Завтра - ничего

Би и Кей склонились над картой. Подошел Ди, сунул под руку розовый листочек. Би мельком глянула и подписала. Ди вложил чек в нагрудный карман и застегнул «молнию».

— Все бы хорошо, — сказал Кей, ероша волосы, — но вдвоем…

— Что тебя смущает?

— Смотри. Мы входим в поток вот здесь. Страховка нужна?

— Зачем?

— Би, дело не в том, что мы можем гробануться. Но мне, понимаешь ли, все-таки хочется довести это дело до конца. Это дело — мое.

— Понятно.

— Значит, страховка нужна.

— Допустим.

— Выходим здесь…

— Карта точная?

— Снимок со спутника.

— Дальше.

— Выходим. До задней стены — метров двести. Ерунда. Но прикрыть нужно — там свет. Потом по этой галерее — карниз в ладонь, пройдем.

— Кей, а может… Закидаем гранатами, да и дело с концом. Или давай я вызову «стрекозу». Пройдем бреющим, и господин Лютц получит на стол к завтраку тепленький гостинчик.

— Нет. Во-первых, я должен видеть глаза этого гада. А во-вторых, откуда ты «стрекозу» поднимешь? Пограничная зона. Нас на взлете снимут. И гранатами не выйдет. Там охрана — больше одной бросить не дадут. А так мы тихонько… Потом улетим рейсовым.

Чико держал ушки на макушке — судя по всему, заваривалась новая каша.

Кей задумался — как ни крути, а нужен еще один человек.

— Би, кто там близко?

Женщина поднесла к губам радиобраслет:

— Би на связи… Я — на седьмом, кто близко? Сквозь треск разрядов пробилось:

— Говорит Ди. Я в городе.

— Ты не подходишь. Делай свое.

— Си вызывает Би. Я на девятом.

— Не успеешь.

— На связи Эс.

— Эс! Откуда?!

— Я — в порту. Один. Но дело сделано.

— Пробирайся на седьмой!

Она оживленно повернулась к Кею:

— Эс вернулся. Один. Только он тоже не успеет и, кроме того, ему наверняка нужен будет отдых и врач.

И вдруг Кей заметил в углу Чико, который и дышать-то боялся, чтобы не пропустить ни слова.

— А что, если…

— Ты сошел с ума, Кей. Ты же знаешь…

— А куда ему деваться? Парень отчаянный, я видел. Сейчас выясним.

И Кей пересел поближе к Чнко.

— Слушай, парень. Ты коммунист?

— Нет. — Чико знал, как нужно отвечать на такие вопросы. О своей принадлежности к Комитету он не имел права сказать даже матери.

— Но ведь ты левый?

— Ну, допустим.

— И как я понял, гвардейцев ненавидишь вовсе не потому, что тебе не нравится цвет их формы?

— Остров будет свободным! Жаб мы перетопим в море, — твердо сказал Чико, и пальцы его правой руки сжались в кулак.

Кей и женщина быстро переглянулись.

— Свободным. А что тебе нужно от свободы?

Чико ухмыльнулся — наивные вопросы!

— Свобода!

— Это я понял. И примерно себе представляю: свобода, равенство, братство, уничтожение социальной несправедливости. Проще говоря уничтожение зла. Верно?

— Ну, в общем…

— Я ваших леваков знаю — бой-парни и подраться не дураки. Стреляешь хорошо?

Чико фыркнул — неоригинальные, однако, у Кея представления о левых, совсем как были у него самого в четырнадцать лет. Но не открывать же здесь курсы политграмоты.

— Хорошо стреляю.

— Вот… Как я понял, ты революционер. И что я тебе, парень, скажу: как там с вашей революцией дело будет — еще неизвестно.

— Вот и помогли бы, — сорвалось с языка Чико. Кей снова обменялся взглядами с Би.

— Мы в политику не вмешиваемся. Так вот: ваш Верховный еще много раз Остров кровью зальет, пока вы его сковырнете. Это тебе ясно?

— Мы будем бороться.

— Я не о том. Скажи, у тебя никогда не возникало желания просто шлепнуть этого вашего Верховного?

— Террор ничего не решит.

— Это по вашей науке. А по-человечески… неужели не хотелось?

Чико вздохнул:

— Не одобряют…

Кей расхохотался:

— Я сразу понял, парень, что ты живой. Так вот… Есть такая возможность.

— Что?! Нашу гориллу?! — и перед мысленным взором Чико вихрем понеслись упоительные видения: он выбрасывает из окна беломраморной резиденции Верховного красный флаг, жабы разбегаются, теряя карабины, с ужасом оглядываясь на развернувшееся во весь фасад полотнище флага, толпы народа с охапками огненных гвоздик стекаются на главную площадь…

Кей с интересом наблюдал за парнем. Потом сказал:

— Пока не его. Но такого же гада, как он. Что ты знаешь о фашистах?

— Подонки! — Чико считал такую характеристику исчерпывающей.

— В общем, да. Но я тебя не об этом спрашиваю. Вторая мировая война, Гитлер, фашисты, Сталинград… Слышал?

— Знаю! Русские им здорово всыпали.

— Здорово-то здорово, но не всем. Был такой офицер — Лютц. Вешал, расстреливал, жег. В России, во Франции, в Польше. Не просто командовал, а лично пытал и убивал. После второй мировой войны ему удалось скрыться. Его выдачи требуют Франция, Польша, Россия. А он живет себе припеваючи в полусотне миль отсюда и плюет на то, что его голову требуют уже много лет. А мне это не нравится. Я не желаю, чтобы он помер в собственной крахмальной постельке под тихий плач домочадцев. Я тебе говорю: вот случай уничтожить конкретного носителя зла. Лютца нельзя простить. Идешь с нами?

— Иду.

— Вот так.

VI

Его вызвали в штаб ночью. Желтый от бессонницы и табака командир смотрел бешеными глазами:

— Камарадо Рамирес, я требую объяснить ваши действия вчера!

— Что ты кричишь, Хорхио? Ну поставили к стенке десяток сволочей…