Завтра, послезавтра…

Ну, а теперь пора домой. Антонио изрядно проголодался, да и красная точка от горящей сигары может показаться случайному путнику душой заблудшего грешника. Бедного грешника, который не знает покоя и бродит по ночам, сзывая друзей, напевая грустные песни и жалуясь на свою судьбу. Вдруг из его дома — он же свинарник и школа — донесся жалобный громкий стон.

Кто это? Что за стон? Где же лампа? Спички в кармане. Надо скорей зажечь ее.

— Кто там?

Никого нет. Нужно осмотреть дом снаружи. Возле дома стоит клетка Роккино. И в ней сидит не одно животное, а два. Примерно одной величины и одного цвета. Бедный заяц весь дрожит и жалобно стонет.

Но только Антонио приблизился, второе животное с шумом умчалось прочь. Это мышь. Волосатая и толстая, почти с зайца.

НОЧЬ В ОБЩЕСТВЕ МЫШЕЙ

Эта ночь запомнится мне на всю жизнь. Даже в старости буду о ней вспоминать. Ведь она похожа на легенду, сказку. Вроде легенды о разбойнике Тамбурино, который упал в реку и навсегда остался там, чтобы играть на каменном барабане. Это была первая ночь в школе, ночь, а не день.

Итак, я увидел в клетке Роккино. Он дрожал и стонал от страха. Едва я сообразил, что второй зверек в клетке не заяц, как показалось вначале, а мышь, я унес бедного зайчишку в дом. Тот самый дом, который еще накануне был свинарником. Сейчас, когда даже в «отсталых районах» под школы отводят чистые, светлые дома с большими окнами и паровым отоплением, в это трудно поверить. Кстати, в этой школе-свинарнике я вместе с ребятами чуть не отправился на тот свет от причуд отопления. Но об этом после. В городских школах есть и душ, и бесплатный буфет, так что, когда я рассказываю про свою школу, многие считают, что я все это выдумал. Как будто мне просто захотелось разыграть из себя героя. Да и раньше, в 1962–1963 годах, мало кто верил, что еще существует такая нищета.

Конечно, на рождество в больших городах кажутся красивыми даже черные, прокопченные стены домов. Ведь тратятся миллионы лир на украшения, на иллюминацию, на ярко сверкающие в огнях разноцветных свечей ясли младенца Иисуса.

Один кусочек такой роскошной колыбели стоит столько же, сколько классная доска, тетради, карандаши, ручки, чернила и географические атласы, которых мне так не хватало. Все это я должен был приобретать на собственные деньги. А почему, спрашивается? Многие не верили, что где-то люди живут в такой нищете и полном невежестве. Ведь до чего удобно не верить этому. Спокойно и удобно.

Так вот, я вошел вместе с зайцем в дом. Не мог же я оставить его на съедение мышам, таким огромным и нахальным, что они нападали даже на маленьких детей. Я обещал Сальваторе Виджано, моему первому ученику из Монте Бруно, присмотреть за зайцем и скорее дал бы на съедение себя, чем оставил бы Роккино одного, на поживу голодным мышам. Я накрыл Роккино пустым ящиком, сделав в нем несколько отверстий, чтобы заяц не задохнулся. Я не ужинал — не хотелось разжигать плитку. Надо было еще приладить газовый баллончик. Но я так устал за день, что мне ничего не хотелось делать. Я съел кусок хлеба с сыром и пошел набрать воды из колодца. Вернувшись, я увидел в зыбком свете керосиновой лампы, как что-то шевелится в углу. Зажег фонарь. Никого. И все же…

И все же я лег в постель, не раздеваясь. Сними я одежду, и мне, вероятно, показалось бы, что я совсем беззащитен и брошен на произвол судьбы. Глупые страхи, нелепые мысли. Но все-таки кровать должна быть настоящей кроватью, в настоящем доме, с дверью, которая хорошо запирается. И хотя я побелил стены нового жилища, было яснее ясного, что это не дом и не школа.

Я потушил свет. Шорохи, скрипы. Обычные звуки, обступающие вас, когда вы впервые спите на новом месте. Но у меня сразу же появилось такое ощущение, что в комнате еще кто-то есть. Напрасно пытался я заснуть. Тогда я снова зажег лампу и увидел, что тень на стене похожа не то на таинственное животное, не то на длинного худого человека. Я похолодел от страха. Но это оказалось всего лишь ведро, поставленное на стул, и прислоненная к нему метла. Однако на ящике, который служил мне столом, уплетала остатки хлеба и сыра огромная мышь. Я спустил ноги с кровати, и мне показалось, что я наступил на что-то мягкое, теплое, скорее всего еще на одну мышь. Я мгновенно поджал ноги: кровать была тем маленьким островком, на котором я мог спастись от грозной опасности. Мышь с редким нахальством продолжала уплетать сыр. Присутствие человека явно ее не пугало. На миг мне почудилось, что она презрительно поглядела на меня своими блестящими злыми глазками. Ее взгляд словно говорил: я тебя не боюсь. Тебе противно, и ты не посмеешь даже подойти ко мне. Значит, я сильнее. И не вздумай ловить меня. Стоит тебе пошевелиться, встать, и я позову своих товарок.