Через три часа исступленной работы автопортрет был готов. Павел в изнеможении сделал последний мазок и, отбросив кисти прочь, уснул прямо на полу. Давно он не спал так крепко, и когда пришло утро, мужчина проснулся в отличном настроении. Он даже сразу и не вспомнил, за каким занятием его настиг сон, а увидев готовую работу, улыбнулся. Свежие масляные мазки лежали безупречным узором. Каждая черточка и морщинка подтверждала его теорию о собственной честности и правдолюбии. С портрета на него смотрел он сам. В порыве человека, получившего подтверждение своей правоты, он подхватил автопортрет и приткнул его рядом с зеркалом, а сам уселся на пол, чтобы удостовериться. Но изображения не совпадали. В неверии, Павел уселся было боком, как вчера во время работы, но вновь – никакого сходства. И сколько бы ни сравнивал он свое, живое лицо с тем, что глядело на него с холста, сколько бы ни подстраивался под него, он не находил никакой похожести. На портрете был изображен другой, совершенно чужой, человек, в этом больше не было сомнений. И, закрывшись руками, он вдруг в страхе заплакал, стыдливо, безудержно: так плачут люди в присутствии незнакомца. Потому как человека на портрете Павел Власов не знал.
Через несколько дней хозяин квартиры вернулся за оплатой, но в студии никого не нашел. Художник, снимавший помещение без малого пять лет, съехал без предупреждения, не взяв с собой ни холстов, ни красок, ни подрамников. Никто из его прежних знакомых не мог точно сказать, куда подался Павел. Говаривали, что он отправился на поиски то ли приключений, то ли самого себя. Одно было известно доподлинно – больше он никогда не писал.
В углу
Темный угол в цехе по производству арома-палочек существовал для проверок. Первая проверка – для Викрама, на терпеливость. Он ее прошел. Вторая – для палочек. Некоторые из них ее не проходили. И в эту же секунду для недогоревших лучинок наступал конец. Второго шанса им не полагалось, и вслед за неудачницами в топку отправлялась вся партия. Слипшись в один горящий ком, они отчаянно источали горьковатый запах в попытке вымолить себе право на жизнь, прежде чем исчезнуть навек. Это заставляло остальные палочки гореть неистово и равномерно. Никто не хотел отправляться в печь.
Викрам сидел в углу и, терпеливо поджигая одну палочку за другой, втыкал их в песок. Каждая палочка имела свой собственный, очень сильный аромат. Голова от него у Викрама перестала болеть еще несколько лет назад. Окутанный сиреневато-охристым дымом, он сидел, сгорбив худую спину, и следил за тлеющими благовониями. Каждый раскрывшийся букет он тотчас узнавал.
Он поджигал палочку, и поля шафрана стелились у его ног. Розмарин уносил его в больницу, и он снова мыл полы в дизентерийных палатах. Базилик успокаивал и заставлял вспоминать о матери с ее не знавшими покоя руками. Палочки с запахом мака попадались чаще всего: они шли на продажу в йога-центры. Эти палочки Викрам не любил, они заставляли его вспоминать красивых белых девушек, которые туда приходили.
Викрам никогда не уезжал из своей страны. Он знал ее очень хорошо, как и то, что мир за ее границами огромен. Викрам хотел бы однажды отправиться в Париж, но он не знал, как он пахнет.
Племя немых
Вожди двух племен встретились на нейтральной территории, на узкой полоске джунглей, которая пока принадлежала самой себе. За каждым предводителем стоял его народ, и были они так не похожи один на другой, как разнятся небо и земля.
– Отчего твой народ стоит так далеко от тебя? – спросил вождь с выкрашенным синим лицом. – Почему бы им не подойти ближе и не послушать, о чем мы будем говорить? Так, как сделал мой народ.
– Ни к чему им стоять так близко, – ответил вождь с лицом, покрытым красной краской. – Тигр не зовет блоху, когда делит кусок мяса с другим тигром. Он отдает ей свою кровь потом. В этом его забота.
– Но я хочу рассмотреть твой народ. Скажи, пусть он подойдет поближе. Но что я вижу! У твоих людей такие короткие руки! Что же с ними произошло, что конечности их так коротки?
– Я укоротил их, чтобы они не брали лишнего.
– Но если они брали лишнего, значит, на то была нужда? Не станешь брать лишнего, если есть достаток во всем. Взгляни на руки моего народа: они целые и очень красивые. Посмотри, сколько в них силы! Я направляю эту силу, когда мы идем на охоту, и благодаря ей мы приносим домой самую большую добычу! Нельзя лишать свой народ рук, ведь в них заключается самая большая сила.
– Не тебе учить меня. Длинные руки твоих подданных способны убить тебя, об этом тебе стоит подумать.
– Но зачем им убивать меня?
– Зачем им убивать тебя? Да затем, что твоя подстилка – самая теплая в твоей деревне, а крыша – самая надежная.
– Ты не должен говорить того, чего не знаешь. Все крыши моей деревни – одинаково надежны, и в каждом доме есть теплая подстилка – не холоднее и не теплее моей собственной. Я не вижу причины иметь более прочный кров – ведь у нас одинаковые тела, и мерзнут они одинаково.
– Но ты – Король, и не можешь быть как все.