Завтра утром, за чаем. Повесть

- А мне, - сказал я, - наоборот, нравятся всякие старинные вещи. У папы, например, лежат дома часы 1973 года - ужас до чего забавные и славные: смотришь на них и улыбаешься. И жалко, что вот лошадей с телегами нет на улицах. По телевизору сказали, что скоро исполнится 75 лет, как люди не пользуются телегами и лошадьми, а очень жаль. Они показали картинку - так мне понравилось. И «Воробей», и его система управления мне нравятся.

Аркадий Палыч поглядел на меня, как на больного, и сказал:

- Да-а-а, Рыжкин, странный ты мальчик. Даже неясно, как тебя с такими взглядами приняли в спецшколу, с умом твоего склада науку не двинешь. Вот я - старик, вроде бы должен быть консерватором, а ничего подобного: мне все современное больше по душе, чем старомодное, а тебе так просто стыдно. Ты видел в полете ТэЭрЭсЭф - Супер-восьмой? Красавец! Со старта шпарит - глаз радует, как орел…

- Вот именно, - сказал я. - Как орел. Как птица. А птица - явление старомодное. Она еще со времен ихтиозавров существует без изменений.

Веня Плюкат сказал:

- Палыч! А чего это у вас куртка на пуговицах, а не на магнитном захлесте?

- Чего? - спросил Палыч. Венька повторил.

- Отстань, - сказал Палыч.

На сетке экрана телеуловителя Аякс «Ц» был уже виден, и Палыч скинул маленько скорость «Воробья» и внес поправку изменения курса.

- Пуговицы надежнее, - сказал он потом, возясь с ручками горизонтального полета. - А этот захлест то и дело размагничивается, ходишь, как дурак, нараспашку.

- Вот именно, - сказал Венька.

Палыч учуял, куда клонит Венька, разорался для виду и погнал нас из отсека управления в салон, где сидел весь класс и руководитель класса Эльза Николаевна.

Там творилось черт знает что. Все визжали, ползали по полу, а Эльза была мрачная и злая - я сразу заметил.

- Рыжкин, - сказала она. - Все говорят, что мышь - твоя!

- Какая мышь?! Какая мышь?! - заорал я, потому что тотчас все сообразил. - Это хомяк, а не мышь! Еще чего? Неужели вылез из банки?

- Ветер детства в голове! - сказала Эльза. - Давно пора знать инструкцию, запрещающую брать в полет животных без спецразрешения. И Холодкову эта мышь укусила!

- Это хомяк, - сказал я, сбитый с толку. - Он ручной, умный, его зовут Чучундра.

- Как трогательно! - сказала Эльза. - Извинись перед Холодковой.

- Ерунда, ерунда! - заорала Натка. - Он меня не кусал, он меня в нос чмокнул, а я от неожиданности напугалась и завизжала - сама виновата.

Пока шла эта болтовня и все шумели, я ползал под креслами и искал Чучундру - как он умудрился вылезти из банки, я не знал. Я наконец нашел его в левом дальнем углу салона, он, бедняга, долго дрожал у меня в руках с перепугу и все никак не мог успокоиться. И мне было не по себе. Да нет, я не боялся, хотя я и забыл про эту инструкцию (читать-то я ее читал), просто мне было противно. Почему это, собственно, хомяку нельзя побывать в космосе? Он что, заразный что ли? Ну да, инструкция существует, но с какой стати? Смысла в этом я не видел. В старой школе все было по-человечески, иногда мы тоже всем классом летали на своей «Звезде» на воздушной подушке за город, и пожалуйста, бери с собой кого хочешь, хоть хомяка, хоть львенка, а здесь… Да ну, чушь какая-то.

Эльза глядела на меня холодно и надменно. Патка хохотала, и вдруг все, кроме сестер Вишняк, стали уговаривать Эльзу не сообщать обо мне в дирекцию.

- Он же новенький, - сказал Ким Утюгов. - Еще не вошел в колею.

- Ах вы, мои хорошие! - сказала Эльза. - Сами же по всей школе наболтаете про этот случай, и дойдет до дирекции. Вы когда-нибудь были свидетелями, чтобы я сообщала о вас что-либо в дирекцию?

Все заорали, что не были, я обозлился вдруг и сказал:

- А я считаю эту вашу инструкцию вздорной! Да и вообще учиться в вашей школе - не моя идея.

- Я знаю, - сказала Эльза. - Известно, что это идея твоего отца, вот и обращайся с претензиями к нему, если тебе что-то не нравится.

Я замолчал, потому что, в сущности, она была права.

- А хомяку в космосе делать абсолютно нечего, - добавила Эльза.

Аркадий Палыч включил внутреннюю радиосвязь и сказал в салон:

- Алло, гении, готовьтесь! Аякс «Ц» примет нас через две минуты.

* * *

Мы состыковались с Аяксом «Ц» очень мягко, совсем незаметно, и тут же в салоне стало темно: через три смежные секции приема малых космических кораблей наш «Воробей» мягко заскользил в темноте этих секций в контрольный зал. Искусственный свет в контрольном зале был почему-то неярким, вялым каким-то, не то что на Днестре-четвертом. Аркадий Палыч выскочил из кабины управления, чтобы отдать наряд диспетчеру-приемщику, после открыл люк нашего салона, и все стали по одному выходить в зал. Я задержался в салоне - долго прилаживал дырчатую крышку к банке, куда я снова засунул своего хомяка: взять его с собой на занятия было абсолютно невозможно, уж это инструкция запрещала категорически.

Эльза вышла последней.

В зале стояли все наши, Палыч и какой-то длинный лысый дядька.

Палыч сказал Лысому:

- Мастер, как в этом году на Аяксе с едой? Буфет есть?