Завтра утром

Сейчас, стоя под тентом и ожидая, когда гроб вынут из могилы и откроют, Рид понял, почему убийца связывался с ним. Он поймал Шевалье и выступал на суде.

Председательствовал судья Рональд Жилетт. Никки — дочь Большого Рона, во время процесса она была репортером «Сентинел». Кажется, части головоломки начали сходиться. Во всем этом хаосе оказалась какая-то логика.

Убийцей должен быть Лирой Шевалье. Должен. Рид почти убедил себя в этом и решил, что сомнения связаны с его скептицизмом — он не верил ничему, чего не видел собственными глазами.

Теории — всего лишь предположения.

Веские улики — вот что должно учитываться.

Рид подошел к выходу из палатки. Он посмотрел за ворота, на стоянку, наполовину заполненную автомобилями, беспорядочно припаркованными под огромными дубами. Он заметил, что Никки все еще в машине. Глядя на нее, такую маленькую и хрупкую, Рид ощутил глубокое сочувствие к ней. Никки Жилетт снедало и мучило чувство вины. Даже такая сильная женщина, как она, может не оправиться от жуткой смерти подруги. Она считает, что в ответе за это.

Неизвестно, что она будет делать сейчас. Он увидел, как открылась дверца машины, Никки нагнулась и исчезла из виду. Несомненно, возвращала завтрак. Через некоторое время она снова села и вытерла рот рукавом. Сквозь запотевшее стекло он не видел ее лица, только маленький силуэт.

Рид всегда считал ее помехой. Дочь богатых родителей с тараканами в голове, пробивная журналистка, которая его достала и от которой лучше держаться подальше. Сейчас не хотелось думать о противоречивых чувствах к ней. Да и времени не было.

Оставалось только надеяться, что она возьмет себя в руки, и Рид, несмотря на все свои претензии к ней, мысленно пожелал, чтобы она оказалась такой сильной и крутой, как он о ней думал. Он снова зашел в палатку и остановился у пластиковой стенки.

Время покажет.

Гроб уже извлекали из земли и переносили в палатку. Дайана Мозес выкрикивала приказания, вела записи и убеждалась в том, что ничего не повреждено, улики не пропущены, не стерты, не перепутаны. Снаружи гроб фотографировали, изучали, нет ли следов от инструментов, отпечатков пальцев или ногтей.

Пока Рид ждал, когда крышку гроба откроют, сердце ушло в пятки. Из могилы поднимался невыносимый запах смерти; его уносил восточный ветер.

— Мать твою, — сказала Морисетт, отпрянув от двух тел.

Клифф Зиберт долго смотрел на них, потом отвел глаза.

— Сукин сын.

— Ты знаешь эту женщину? — спросила Дайана.

— Это Симона Эверли.

Рид повернулся спиной к открытому гробу, не в силах видеть обнаженное, все в синяках тело и немигающие глаза подруги Никки. Грязные волосы свалялись, смешались с остатками плоти под ней, кожа в неповрежденных местах была светло-серого трупного оттенка. Некогда прекрасное лицо искажено и обезображено — она билась головой о крышку гроба, а пальцы, как и у Бобби, все в крови, кожа сошла, и видно мясо.

— Вчера ее объявили в розыск.

— Внутри что-то есть… микрофон и что-то вроде записки. — Офицер из экспертной группы подождал, пока фотограф сделает свое дело, и осторожно извлек из гроба конверт, который был приклеен рядом с головой Симоны.

— Эй, не трогай скотч, — резко предупредила Дайа-на. — Там могут быть отпечатки.

Только если преступник дурак или разиня, подумал Рид, но вслух этого не сказал. Незачем. Морисетт опередила его:

— Сомневаюсь, чтобы Шевалье допустил такую ошибку.

— Каждый может отвлечься и сделать глупость. Эксперт вынул конверт. На нем печатными буквами было написано имя Рида.

— Этот парень прямо полюбил тебя, — пробормотала Морисетт.

Рид надел перчатки, извлек лист бумаги и прочел:

ЧЕТВЕРЫХ УЖ БОЛЬШЕ НЕТ,

НО ЖИВЫЕ ЕСТЬ ЕЩЕ ЕДВА.

ТОЛЬКО БОЛЬШЕ НЕ ДВЕНАДЦАТЬ -

ДЕСЯТЬ, ПЯТЬ И ДВА.

— Что, черт побери, это значит? Четверых уж больше нет? — заворчала Морисетт, шагнув ближе к открытому гробу. — Почему четыре? Я насчитала шесть.

— Он говорит об общем количестве жертв. Семнадцать. Посмотри на последнюю строчку. Десять, пять и два. Семнадцать. — Мозг Рида лихорадочно работал, он снова и снова перечитывал записку и сравнивал с предыдущими.

Зачем преступник увеличил число? Неужели они подняли не ту птицу? Это должно быть делом рук Шевалье.

Все жертвы были присяжными… до сих пор. А если он расширил список? Но кто… или почему?

— Не понимаю, — пожаловалась Морисетт.

— Некоторые умерли естественной смертью, так? Может, он имеет в виду это. Он собирался убить двенадцать, а четверо уже умерли.

— Трое, Рид. — Она подняла три пальца и поочередно загнула их: — Браун, Александер и Мэсси.

— Но мог быть еще кто-то, кого мы пока не нашли.

— Мы проверили. Мертвых присяжных больше нет. Все живы, и за ними наблюдают. Похоже, это разбивает твою гипотезу, нет? Этот псих зациклился на двенадцати, , но почему он просто не убил оставшихся в живых присяжных? Почему не число девять? Семнадцать! Блин! Никакого смысла.

— Он подсказывает нам, — настаивал Рид.

— Или просто нас путает! — раздраженно ответила Морисетт. Ветер хлопал тентом палатки.