– Вот что, Круглый? – сказал он жестко. – Запомните: у вас нет выбора. Сейчас вы отправитесь на армейские склады, соберете транспорт продуктов и поедете на «Тяжмаш». И там любой ценой – вы поняли меня? – любой ценой наладите самые лучшие отношения с их забастовочным комитетом. Имейте в виду: мы будем следить за вами снаружи, у нас есть НП напротив завода. Можете пить с ними водку, можете обещать им все что угодно, но завтра в восемь утра вы должны вывести «Тяжмаш» на эти похороны…
– А если они не выйдут? – побледнел Круглый.
Зотов снял очки и впервые посмотрел Круглому в глаза.
– Я же сказал, товарищ Круглый: у вас нет выбора! Если вы не выведете их на эти похороны, мы вас расстреляем. Идите! – И когда Круглый вышел из своего собственного кабинета, Зотов возмущенно повернулся ко всем остальным: – Мерзавец! Как кремлевские пайки получать, так все первые! А как сделать что-то для партии, так у них геморрой!
33
– Сидя в осаде, мы теряем инициативу, – говорил Акопян. – На заводской теплостанции уголь кончится через шесть часов, а тридцать тысяч человек не могут торчать в холодных цехах, ничего не делая. Мы должны что-то решать – сейчас, сию минуту. Иначе люди остынут и сами разойдутся по домам.
Забастовочный комитет – семнадцать человек во главе со Степаном Зарудным – сидел за длинным столом в пустом конференц-зале управления «Тяжмаша», только Анатолий Гусько стоял у темного окна. Было 16.47, морозные зимние сумерки уже накрыли город, заседание проходило при свечах. Перед каждым членом комитета лежал карманный магнитофон.
– Кто хочет высказаться? – спросил Зарудный.
Несколько человек подняли руки, а пожилой слесарь Дмитрий Говорухин заговорил, не ожидая приглашения…