Завтра в России

А когда он умрет, выпустит ли Митрохин ее из этой лесной могилы? Или сошлет в какую-нибудь сибирскую деревню, чтобы мир так и не узнал о смерти Горячева?

Спицы еще быстрей заходили в руках Ларисы, слезы выступили на глазах. От этой тишины и снега на окнах можно действительно рехнуться. Лишь изредка, пару раз в неделю, откуда-то из-за леса донесется резкий взрев реактивного двигателя, затем взлетит над лесом эскадрилья реактивных истребителей, прочертит небо узкими белыми инверсионными хвостами и – снова тихо, как в мошне. Сутками! Она, Лариса Горячева, хозяйка Кремля и теневого «кухонного» правительства, обречена теперь сгнить в этом лесу, неизвестно где. Даже местонахождение этой дачи невозможно выпытать у безмолвных солдат охраны! Раз в день, рано утром, в воротах дачи появляется военный вездеход. Взвод солдат – в большинстве чучмеки: узбеки или таджики – заступает на суточное дежурство по охране дачи, а начальник караула ставит на крыльцо дачи судки с горячим обедом и ужином. Скорее всего – с кухни соседнего, за лесом, авиаполка. Днем те солдаты, которые свободны от распиловки дров и охраны, либо спят в маленькой караулке у ворот, либо режутся там в нарды, а вечером начальник караула так же молча забирает с крыльца дачи пустые судки из-под еды. Вот и вся рутина этой ссылки – сиди в доме или ходи вокруг него по «малому гипертоническому кругу», как назвал эту прогулку Горячев, когда их только привезли сюда. Тогда, в самом начале этой ссылки, Горячев еще строил планы реванша и твердил Ларисе, что мир не даст Митрохину и Стрижу уничтожить его, Горячева! Что за него, Горячева, как когда-то за Сахарова, борются сейчас все западные лидеры и все прогрессивные силы мира. Что в Нью-Йорке, Лондоне, Бонне, Париже, Амстердаме и так далее гигантские демонстрации с плакатами «Свободу Горячевым!» бушуют под окнами советских посольств, что газеты печатают их портреты, а знаменитые западные писатели, ученые и деятели культуры, которых он так прекрасно принимал в Москве, шлют новому кремлевскому правительству петиции и запросы о судьбе Горячевых.

Но время шло – месяц… второй… пятый… двенадцатый… А 27 дней назад Горячев как взбесился – объявил голодовку, требуя газет и радиоприемника. Но охрана дачи никак на это не реагировала. Как всегда, по утрам на крыльце появлялись судки-кастрюльки с едой. И большая поленница свеженаколотых дров вырастала здесь же к полудню. А вечером начальник караула забирал выставленные на крыльцо судки. Теперь, впрочем, эти судки были почти полными – много ли могла съесть Лариса, когда муж голодал?

Дальний рокот двигателя бронетранспортера отвлек Ларису от ее мыслей. Она взглянула на мужа. Но он ничего не слышал – то ли спал, то ли уже находился в предсмертной прострации, за чертой связи с этим миром. Только в провале его черного рта еще чуть посвистывало медленное, стариковское дыхание, и в такт этому дыханию чуть шевелились серые небритые щеки.

Лариса встала, подошла к окну. За двойными стеклянными рамами был блеклый уходящий день. Стена высоких заснеженных елей и сосен поднималась прямо над двухметровым забором дачи, мутное зимнее небо сыро и дрябло укрывало мир. В такую погоду легко вешаться и стреляться, тоскливо подумала Лариса…

Два солдата в гимнастерках без пояса выскочили из бревенчатой караулки, побежали открывать ворота – их также удивило внеурочное рокотание бронетранспортера, который обычно появлялся только со сменой караула. Но на этот раз бронетранспортер не остановился в воротах, а, слепо светя фарами при дневном еще свете, подкатил прямо к крыльцу дачи.

Сердце у Ларисы рухнуло, как в скоростном лифте. Вот и все. Вот и все, Господи! Доигрался он со своей голодовкой! Сейчас их вытряхнут из этой дачи, короткая автоматная очередь и…

Молодой сержант с круглым лицом не то узбека, не то таджика деловито выпрыгнул из кабины вездехода, обежал его и откинул брезент кузова. Водитель-ефрейтор и еще четверо сержантов, подбежавших сюда во главе с начальником караула, помогли ему достать из кузова бронетранспортера какие-то ящики и пакеты. Затем гулко, как от удара сапога, хлопнула входная дверь в дом, даже не отряхнув снег с сапог, вошли эти солдаты, неся…

Боже мой, ахнула про себя Лариса. Телевизор! Пачки с газетами! «Правда»! «Известия»! Даже «Вашингтон пост» и лондонский «Таймс»! И радиоприемник «Рига»!

– Миша! Смотри! Ты выиграл!.. Подождите, куда вы?! – ринулась Лариса вслед выходящим солдатам. Как же так? Бросили газеты, поставили телевизор и радиоприемник и пошли? Ну хоть слово-то можно сказать?

Лариса дернула за рукав сержанта-узбека:

– Подождите, товарищ!

Он высвободил свой локоть.

– Ызвыните, – сказал он с узбекским, что ли, акцентом. – Я не ымей права с вамы гавварыть…

– Но как же эти газеты? Радио? Как понимать? Мы теперь будем получать газеты? Даже иностранные?

– Каждый дэнь… – подтвердил сержант. – Ызвыните…

И вышел.

– Миша! Миша! – побежала Лариса к мужу и увидела, что он уже и сам проснулся и даже пытается встать. Но поднять свое тело и эти тяжелые одеяла было ему уже не под силу.