Завтрак у Sotheby’s

Анекдот, конечно, не самый смешной; кто-то из публики наверняка слышал его и раньше. Но это не важно. Неужели известность легенды о Диане и Актеоне помешала бы Тициану и Рубенсу писать картины на этот сюжет? Но зачем Принсу понадобилось придавать этому глуповатому анекдоту статус произведения искусства? Один современный критик объясняет: «Приземленные, вульгарные и смешные, эти безвкусные „гэги“ бросали вызов популярным тогда псевдоэкспрессионистским картинам». Значит, Принс борется с высоколобым эстетством, намеренно предлагая вниманию публики пошлость. Повинуясь тому же порыву, Марсель Дюшан в знак протеста против академизма выставил «Фонтан» – писсуар, свой первый реди-мейд. Эти группы слов: избитые фразы, рекламные слоганы, шутки, преподносимые публике как картины, – вербальные реди-мейды, «найденные случайно» и представляемые в отрыве от их зачастую банальной исходной функции, приукрашенные и объявленные произведениями искусства. Привлекательность они обретают только благодаря контрасту: с одной стороны, зритель осознает заурядность и даже пошлость этих слов в их изначальной функции, с другой – удивляется величественности этих произведений искусства в залах музеев.

На самом примитивном уровне изображенные слова и создают смысл картины. Возникает соблазн увидеть в них современный аналог вышитых на полотне нравоучительных изречений, любимых в Викторианскую эпоху, вот только искусность вышивальщицы для их создания не требуется. Однако на самом деле их стоило бы сравнить с викторианской сюжетной живописью, невероятно популярными картинами, «рассказывавшими истории» и воспринимавшимися как сцены из романов [см. ниже раздел «Сюжетно-тематическая живопись»]. Картины-надписи Принса и викторианские картины-истории – разновидность искусства, в котором все сводится к сюжету. В XIX веке реакцией на этот арсенал душещипательных, сентиментальных сюжетов стал эстетизм, провозгласивший «искусство для искусства» вне всяких моральных ценностей. В XX веке наследниками сюжетно-тематического искусства могут считаться Дюшан, сюрреалисты, концептуалисты и представители поп-арта, тогда как продолжателей традиций эстетизма – примата формы над содержанием – можно увидеть в экспрессионистах, приверженцах абстрактного экспрессионизма и так называемой чистой живописи. Другой современный художник, часто изображающий слова, – Эд Рушей. В 1979 году он показал картину, на которой пастелью было выведено:

I DON’T WANT

NO RETRO

SPECTIVE[31]

Слова явно выбраны с умыслом, они заключают в себе модную аллюзию (отсылают к тексту песни «Роллинг Стоунз» «I Can’t Get No Satisfaction») и одновременно содержат термин «ретроспектива». Художнику не нужна ретроспектива. Он поднял бунт и освободился от пут традиционной карьеры, навязываемой ему буржуазным обществом. Он с презрением отверг саму идею выставки, долженствующей увенчать его усилия и прославить весь спектр его творческих достижений (хотя упоминание слова «ретроспектива» намекает на то, что при прочих равных условиях это совершенно не исключено: он добился успеха, и его ретроспективу вполне могут устроить). Одновременно размещение слов в пространстве картины точно рассчитано и представляет собой тщательно продуманную композицию. Слова и строки разделены на фрагменты так, чтобы придать картине многозначительность и торжественность современного стихотворения. Соответственно, картина-надпись привлекает трояким контрастом: это не только картина, но и группа слов с собственным значением, а еще стихотворение.

Иногда художники играют с одним-единственным словом. Роберт Индиана создал скульптуру из четырех букв: L-O-V-E. Мне довелось видеть ее в коллекции покупателя-француза. Если вы стоите перед произведением искусства бок о бок с его счастливым обладателем и не знаете, что сказать, всегда имеет смысл глубокомысленно произнести что-то о его теме или сюжете.

– Любовь… – протянул я глуповато.

– Что вы сказали? – удивился коллекционер.

– Любовь… – повторил я. – Знаете, художник играет с этим словом.

– Да при чем тут «любовь», – возразил он. – Это же «Vélo», потому-то я ее и купил. Я очень люблю кататься на велосипеде.

Китч

Еще одно проявление увлеченности современного искусства пошлостью – пристрастие к китчу. Китч, писал Клемент Гринберг в 1939 году, предполагает заемный опыт и поддельные чувства. Сам термин происходит от немецкого глагола «verkitschen» – «обесценивать». Сферу китча составляет продукция массовой культуры, например производимые для туристов модели Эйфелевой башни, футболки с изображением Моны Лизы, пепельницы, которые начинают играть мелодию из «Крестного отца», когда вы тушите в них окурок, а также анекдоты, сленговые словечки, рекламные знаки и слоганы, щедро используемые Ричардом Принсом и Эдом Рушеем. Термином «китч» сейчас обозначают сентиментальное искусство (такое, как викторианская жанровая живопись), слишком примитивное искусство – искусство, не склонное утомлять серьезностью, а развлекающее зрителя; в каком-то смысле это синоним дурного вкуса.