Завтрак у Sotheby’s

Занимаясь жанровой живописью, художники нашли новые разновидности сюжетов, воплощавшие стремление публики к «трогательному, хорошо знакомому, привычному». Разрабатывая жанр, живописцы открыли для себя и с энтузиазмом предались дополнительному, специфически викторианскому наслаждению проникать в закрытую, частную жизнь художественными средствами. Предметом всепоглощающего интереса стала хранимая от посторонних глаз приватная сфера, а живописцы наперебой принялись состязаться в изображении домашних тайн, метафорически прильнув к замочной скважине. Любопытно, что пикантность подобных сцен лишь возрастала в глазах зрителей оттого, что живописцы переносили их в страны или эпохи, с которыми у современной им публики не могло быть непосредственного знакомства. Бульвер-Литтон писал об «узах, соединяющих нас с самыми далекими эпохами: народы, нации, обычаи погибают, Страсти же бессмертны!». Публика неизменно восхищалась, когда художники напоминали ей, что чувства и поступки отдаленного прошлого, в сущности, мало чем отличались от нынешних.

Тем самым жанровая живопись проникла и в сферу исторической. Вот, например, типичная сцена в «историческом жанре»: на побережье Эгейского моря около 400 года до н. э. на залитой солнцем, утопающей в цветах открытой галерее томно раскинулись в живописных позах гречанки, обменивающиеся последними сплетнями афинского света. На другой подобной картине кавалер XVII века в роскошном камзоле, отложив шпагу и шляпу с пышными перьями, прижимает к груди еще одного из нескончаемого множества сладеньких младенцев, а на них с глуповато-восторженной улыбкой взирает супруга и мать. На третьей картине леди в поблескивающем полупрозрачном платье эпохи Регентства бредет по тенистому, цветущему саду, предаваясь мучительным воспоминаниям о неразделенной страсти. Все эти сцены можно считать историческими, поскольку они почерпнуты из прошлого, однако они весьма и весьма далеки от величественных и мрачных сюжетов традиционной исторической живописи. Все они приоткрывают завесу над сферой частной жизни, а в их основе – тонко подмеченное стремление публики ассоциировать себя с персонажами прошлого, разделяя их домашние заботы или непреходящие, вечные чувства.

Можно интерпретировать появление и развитие «исторической жанровой живописи» в терминах модернистского искусствоведения как «деконтекстуализацию» [см. главу V «Словарь терминов»]. Исходным контекстом жанровой живописи следует считать современную художнику повседневную жизнь. Затем жанр изымается из контекста и словно помещается в сферу вне времени и пространства. «Реконтекстуализация» жанровой живописи предполагает обращение к античной или иной исторической эпохе, или к ориентализму, или даже к сюжетам из жизни духовенства, ибо в поисках тривиальных сюжетов художники опустошали не одно лишь прошлое. Живописцы, жаждущие обрести соблазнительные темы, увлеклись не только далекими эпохами, но и областями, незнакомыми современному зрителю в силу географических, культурных и социальных причин. Например, значительное число картин XIX века, изображающих кардиналов в личных покоях, за закрытыми дверями, или монахов, тайно потворствующих своим страстям в стенах монастырей, на первый взгляд можно расценить как любопытный иконографический феномен [см. выше раздел «Кардиналы»]. В сущности же, их авторы были движимы все тем же желанием приникнуть к замочной скважине, на сей раз в Ватикане или в монастыре, дабы насладиться вторжением в обыкновенно тщательно охраняемую частную жизнь, как оказалось мало отличающуюся от банального существования большинства. С подобным вуайеристическим сладострастием, не лишенным жеманности и сентиментальности, художники нередко изображали и Ближний Восток [см. выше раздел «Экзотика»].

Сэр Лоренс Альма-Тадема, член Королевской академии, переносит буржуазное викторианское ухаживание в атмосферу классической древности. (Лоренс Альма-Тадема. Мирное завоевание. Древний Рим. Дерево, масло. Ок. 1900)

Популярное искусство (Генриетта Роннер-Книп. Резвящиеся котята. Холст, масло. 1898)