Завтрак у Sotheby’s

Люди, созерцающие холсты Ротко, по-видимому, часто ощущают желание расплакаться. Они являют абсолютную противоположность тем, кто внезапно начинает аплодировать в аукционном зале, когда Ротко удается продать за семьдесят восемь миллионов долларов. Но точно ли они – антиподы? Может быть, сознание того, что ваши эмоции столь высоко ценятся, льстит.

Однако часто вещи предстают не тем, что они есть на самом деле. Однажды в петербургском Эрмитаже я заметил красавицу, которая неотрывно смотрела на Рембрандта. Созерцание полностью ее поглотило, и я был растроган тем, что она, судя по всему, столь глубоко взволнована. Мне показалось, что на глазах у нее выступили слезы, хотя она и попыталась незаметно смахнуть их быстрым движением руки. Я подошел ближе. И тут меня осенило: картина была за стеклом и красавица, глядясь в нее как в зеркало, подкрашивала глаза.

Признаюсь, я редко плакал перед картиной, а может быть, и не плакал вовсе. С другой стороны, я англичанин и получил традиционное для своей страны воспитание. Живопись, которая производит на меня сильное впечатление, чем-то сродни литературе и взывает к моим чувствам, как роман. Каждый раз, приходя в оксфордский музей Ашмола, я на всякий случай достаю из кармана платок. В коллекции Ашмола есть картина прерафаэлита Артура Хьюза «Скорбное возвращение». На ней изображен мальчик-юнга, распростертый в слезах на поросшей густой травой могиле матери. Она умерла, пока он ходил в свое первое плавание. Рядом с ним преклонила колени его старшая сестра, она в трауре. Фоном служит идиллическое английское кладбище, блики солнца играют на стене старинной церкви на заднем плане. Не хочу обсуждать ее подробно, это слишком меня расстраивает. Однако запечатленное в профиль лицо мальчика, прижавшегося лбом к сцепленным рукам, и трогательную деталь – влажные от слез спутанные волосы на щеке – созерцать невыразимо грустно.

Fakes Подделки

Подделки производят желанное впечатление, когда существует публика, жаждущая воспринимать их как подлинники, и убедительная причина, в силу которой жертва мошенничества настаивает на их оригинальности. В XVIII веке писатель и историк Античности Иоганн Винкельман, никогда не бывавший в Греции, но лелеявший ее древний образ, вдохновляемый пригожими мальчиками, купил прелестный рисунок, который изображал Ганимеда. Винкельман полагал, что приобретает подлинное произведение греческого искусства. Когда его современник, немецкий художник Рафаэль Менгс, признался, что это он шутки ради нарисовал мифического красавца, Винкельман не поверил. Вероятно, так же Геринг реагировал на известие о том, что его Вермеер написан современным голландским мошенником Ван Меегереном (а именно так все и оказалось).

Характерная особенность подделок заключается в том, что они могут обмануть эпоху, когда были созданы, однако, в отличие от подлинников, устаревают и разоблачают себя. Если сегодня посмотреть на картины Ван Меегерена, трудно понять, как он сумел своими имитациями обмануть признанных экспертов тридцатых годов. Наше представление о прошлом меняется. Голландская живопись XVII века в начале XX столетия казалась совсем не такой, как в начале XXI.

Мошенничество может проявляться в разной степени: пейзаж начала XIX века, приписываемый Констеблу, но в действительности созданный не столь крупным неизвестным художником, – это не подделка, а всего-навсего неправильно атрибутированная картина. То же полотно с подписью Констебла – опять-таки не стопроцентная подделка. Это просто не пейзаж Констебла и займет свое законное место в истории живописи, как только с его поверхности будет удалена подпись. С другой стороны, современный пейзаж в стиле Констебла, который подсушили в печи, чтобы состарить, вызвать на красочном слое кракелюр, характерный для картины XIX века, а потом выдать за подлинного Констебла, – наглая подделка, предмет мошенничества. Здесь может помочь научный анализ. Например, однажды мнимый Ван Гог был разоблачен в результате исследования пигментов: оно показало, что картина написана белилами, которые стали производиться только спустя тридцать лет после смерти художника.

Издавна известное приспособление для искусственного состаривания «картин знаменитых художников» («Арт джорнал», 1852)

Важнейшее значение имеют подписи. Тот, кто пытается выдать картину за подлинник некоего художника, совершит уголовное преступление, мошенничество, и будет преследоваться по закону, лишь сделав последний шаг, а именно сознательно сфальсифицировав подпись. Но будьте осторожны: маленькая буковка «n» или сочетание буковок «d’ap» перед подписью, которые злополучный эксперт может принять за уродливый пучок травы, – уловка мошенника, позволяющая ускользнуть от наказания; «n» (от немецкого «nach»), «d’ap» (от французского «d’après») означает «подражание», то есть признание того, что картины – всего-навсего копии написанных известными, более талантливыми мастерами.