Завтрашняя запись

Это была шутка, которая должна была заставить Милта ерзать от стыда за свою реакцию на отвалившуюся секцию, улетевшую от переселенческого корабля. Однако он отказывался стыдиться своих рефлексов. В пятидесяти случаях из пятидесяти одного, как заявил он Риа, его реакция была бы вполне уместной. Кто строит корабли с отделяющимися секциями размером с добрую луну?

— Поменьше все-таки, — отозвалась тогда Риа, а потом добавила: — Экипажи переселенческих кораблей — сплошь сумасшедшие, малыш.

— Все стабильно, — ответил он теперь Дезу. — Темно и пусто. Система охлаждения сбоит. Температура окружающей среды — двадцать восемь градусов. Если она начнет расти, мы уйдем. Нет смысла поджариваться.

— Это Риа решила, что тут можно получить не просто цену металлолома, — сказал Дез. — Мне самому хватило бы и этого.

— Почему же ты ее не отговорил? — спросил Милт. Дез засмеялся:

— Не такой я дурак, чтобы пытаться отговорить Риа от чего бы то ни было. Вот помню…

— Тихо!

Голос Милта прозвучал резче, чем ему хотелось. Дез замолчал, не закончив фразу, и Милт наклонил голову, пытаясь определить направление звука — едва различимого, почти не слышного за шумом умирающей системы охлаждения…

— Милт? — окликнули его из комма. — Корабль три-три-пять передовому отряду три-три шесть. Вы меня слышите?

Мил вздохнул, покачал головой и нажал кнопку передачи.

— Слышу вас хорошо. Показалось, что услышал что-то новое. Чертов корабль расползается по швам. Страшненько, понимаешь? Как в рассказах о кораблях-призраках, которые дети постарше рассказывают малышне в детском саду…

— Сюда, Милт!

Голос Риа странно отдавался от металлических стен.

— Напарник выбрала курс, — сообщил Милт комму. — Передовой отряд три-три-шесть, конец связи.

— Удачи, — сказал Дез. — До связи.

Она обнаружила машинное отделение — или нечто вроде того. Вдоль стен стояли механизмы. Кое-где горели желтые индикаторы. Милт вошел и высоко поднял фонарь.

— Ого!

— То-то же. — Риа была явно довольна. — Здесь может оказаться нечто получше металлолома, парень. Может быть, дадут цену как за работающий корабль. Индикаторы говорят, что он действует.

— Это же древность, — рассеянно отозвался он — а потом ее последние слова вдруг обрели смысл. Он повернулся к ней в пронизанном лучом света сумраке. — Если он действует, — спросил он, — то почему его бросили?

Риа молча воззрилась на него.

— Мы уходим, — объявил Милт с решимостью, питаемой приливом ужаса.

„И он слышал позади звук — там, в корабле, где живых не осталось! — подсказала ему память, извлекая ясное и четкое воспоминание детства. — Он услышал позади себя звук и боялся повернуться и посмотреть, что там. Но ему было страшно и стоять на месте, повернувшись туда незащищенной спиной…“

— Мы уходим! — крикнул он снова, но Риа продолжала стоять, устремив на него широко раскрытые глаза. Он рванулся вперед, схватил ее за руку и потянул за собой, поворачиваясь к выходу…

И издал звук, который напоминал одновременно бульканье и вопль.

Путь им преграждал… паук. Глаза у него были оранжевые и уродливые, челюсти могли перерезать Милта Дженкинса пополам, круглое туловище поднималось над полом до половины человеческого роста, подвешенное на восьми лапах, каждая из которых кончалась… когтем.

Он проглотил еще один крик и выпустил руку Риа, дрожащей рукой вытаскивая из-за пояса пистолет и прицеливаясь.

Мигнули фонари глаз, что-то тихо зашипело, что-то пролетело в сумраке — и липкая веревка плотно обмоталась вокруг руки с пистолетом. Он вскрикнул — а паук дернул.

Милт отчаянно отпрянул — и еще одна липкая веревка захлестнула ему ногу у колена. Милт упал, пытаясь уцепиться на пол. Паутина сжалась крепче, и он закричал снова, чтобы Риа помогла ему, спасла его, застрелила, убила эту тварь…

Наверное, она попыталась. Он услышал шипение летящей паутины, услышал крик, который издал не он, — а потом сдавленную ругань.

Когда-то Милт умел молиться. Он услышал, как бормочет древние слова, пока паук подтаскивал его к себе. Но молитва помогла ему не больше, чем Риа — проклятия.

Глава пятьдесят девятая

Используя Трезубец как палку, Лал медленно поднялся на ноги.

Свидетель стоял чуть в стороне, а лицо его превратилось в особо невыразительную маску, что говорило о его полной погруженности в Свидетельствование.

Корбиньи убрала пистолет и шагнула вперед, подхватив Анджелалти под локоть. Он посмотрел на изуродованное лицо Саксони Белаконто, на кровь, пропитавшую ее рубашку, вздрогнул и закрыл глаза.

— Неужели было необходимо… — начал он, но не договорил, потому что, конечно же, это было необходимо.

— Она была твоим врагом, — сказала Корбиньи. — А чего бы ты хотел?

— Минутная слабость, кузина. Прошу мне ее простить. — Он открыл глаза и повернул голову, намереваясь ей улыбнуться, и вместо этого выдернул у нее свой локоть, повернулся и крикнул: — Нет!

Орудийная башня ворнетовского корабля поворачивалась, медленно и аккуратно, меняя при этом угол наклона. Всего несколько секунд — и она уже смотрела вдоль гряды, на чахлую зелень у ее основания… на шатры племени Тремиллан.