Завтрашний день кошки

Я сказала ему, что из окна спальни на втором этаже можно смотреть на улицу. И в этот момент увидела, что детский сад по-прежнему закрыт. Желтая лента, преграждавшая улицу, исчезла, людей в белых комбинезонах, собирающих маленькие кусочки металла, тоже нигде не было видно, зато у входа лежали охапки цветов, стояли свечи и фотографии маленьких людей. По всей видимости, дверь ими украсили, пока я спала.

Феликс окинул сцену быстрым взглядом и спросил у меня, что все это значит, но я даже пальцем не пошевелила, чтобы объяснить ему столь сложное явление, как терроризм. Что ни говори, а способностей Пифагора у меня нет.

Я сменила тему разговора и сказала ему, что на третьем этаже есть балкон, с которого можно попасть на крыши соседних домов, но при этом нужно соблюдать осторожность, потому как водосточная труба закреплена плохо.

Потом мы подошли к спальне Натали, и я, еще раз ударив Феликса и разодрав когтями на подбородке кожу, дала понять, чтобы он никогда не входил в эту комнату и даже не думал о том, чтобы спать с моей служанкой. А во избежание недоразумений пометила все запретные для него зоны маленькими капельками пахучей мочи. Из чего ему следовало сделать вывод – если, конечно, чистокровные ангорцы вообще способны к дедуктивному мышлению, – что он может гулять только на территории, мною не помеченной.

Мы вновь спустились вниз, и я показала Феликсу свое место в кресле с бархатной подушкой, тоже хранившей мой запах. Потом ткнула лапкой в свою корзинку, стоявшую на подставке у обогревателя, тоже пропитанную моим ароматом. Вполне очевидно, что к этим местам он не может приближаться даже на пушечный выстрел.

В конце концов он свернулся клубком в углу коридора и неподвижно замер.

Вечером я засекла у входа в дом какую-то активность, тут же побежала посмотреть, в чем дело, и увидела, что к моей служанке явился с визитом какой-то самец. Она несколько раз повторила какое-то слово – вероятно, его имя: «Томас».

Он был выше ее, белокурый, зеленоглазый, от него исходил мускатный запах пота. Обладал большими ногами и сжимал в руках букет цветов. Он мне сразу не понравился, даже издали.

Но Натали, вместо того чтобы взять с меня пример и вздрогнуть от отвращения к этому типу, приблизилась губами к его устам, и вскоре их рты слились вместе. Мне в жизни не понять этих человеческих привычек. Потом Томас принялся мять Натали груди и бедра.

Она его отталкивать не стала и даже закудахтала от удовольствия, будто поощряя не останавливаться и продолжать в том же духе.

Наконец они успокоились, устроились в гостиной, принесли поднос и поели, глядя в висевший на стене телевизор. Взгляды их были неподвижны, дыхание участилось. Натали и Томас, казалось, очень разволновались при виде людей, из которых одни были обезглавлены, а другие хором повторяли одни и те же фразы, потрясая в воздухе кулаками.

Теперь, когда я стала все лучше и лучше понимать все эти образы, до меня дошло, что в криках толпы всегда присутствуют одинаковые интонации, независимо от того, идет ли речь о футболе или же о войне. Скорее всего, таким образом люди поощряют лучших участников.

Натали задрожала, а потом и расплакалась. Не успела я подойти и лизнуть ее, как самец вновь впился губами в ее рот, взял за руку, повел в спальню и запер дверь.

По доносившимся оттуда звукам и запахам я поняла, что они занялись актом воспроизводства потомства. Наверное, у их вида это рефлекс: когда в больших количествах умирают люди, они стараются компенсировать потери, производя на свет новых.

Я на мгновение пожалела, что так сурово обошлась с Феликсом, и позвала его в подвал. Там, в полумраке, пропахшем пылью и мышиным пометом, поведала ему о великом начинании всей моей жизни, рассказала, что хочу наладить межвидовое общение и что в рамках этого проекта намереваюсь отдавать напрямую людям приказы, мяукая фразы, и чтобы они при этом никогда ничего не путали.

Желтые глаза ангорца не выражали ровным счетом ничего. Он сказал, что ему неинтересно ни понимать людей, ни вести с ними диалог. Какое жалкое, ограниченное создание!

Хуже всего, что в своем нынешнем состоянии он был совершенно счастлив: не питал амбиций, не проявлял ни к чему интереса, прозябал в своей жалкой вселенной ангорского кота, напрочь лишенного перспектив в таком деле, как познание окружающей вселенной.

Да, Пифагор был прав, из нас очень многие довольствуются скудным мирком дома. В своем невежестве они черпают успокоение, а любознательность других внушает им тревогу и страх. Они хотят, чтобы дни походили друг на друга как две капли воды, чтобы завтрашний день напоминал вчерашний и чтобы в будущем происходило только то, что уже было в прошлом.

Так что я отказалась от намерения заняться образованием Феликса и расхотела делиться с ним своими планами.