Зазаборный роман (СИ)

А вскоре и отбой. Все спать улеглись, даже волки. Видно устали от трудов неправедных, дележа хавки и обыгрывании малолетки. Поспали, утром жизнь началась, кого сюда, кого туда, кого куда. В обед снова не горячее, на транзите каша не положена, редко дают, если в кухне осталась, да баландерам команду дадут — тащить. Хлеб, сахар, рыба соленая. Интересно, что за блядь эту комбинацию придумала, этот комплексный обед на сутки? Хлеба пол-булки, сахару ложка столовая, рыбина одна, если длиннее ладони. Ржавого цвета селедка, которую, наверно, еще японцы поймали, а советские солдаты в сорок пятом отняли. Вот и кормят зеков ею до сих пор.

После раздачи пайки, снова дергать начали. И меня в том числе. Собрался, попрощался, у дверей стою, жду. Дернули, коридор, без шмона в автозак.

Повезли. Дальше повезли, на вокзал, велика Россия, много в ней тюрем, всей жизни не хватит, чтоб хотя бы объездить их, хотя б побывать. Да и на хрен только такое путешествие, кому оно нужно.

Столыпин. Слышу свою фамилию, бегу, обзываюсь, лязгает решка, сидор — наверх, сам следом, на золотую середину.

— Привет, братва, вместе ехать будем, вместе веселее!

Ворчит братва, но подвигается, если лезет, значит положено ему сюда лезть. Каждый знает свое место, свое стойло. И на воле, и в тюряге. Каждый.

Стучат колеса, стучат, стучат, стучат…

Не стучите колеса,

Кондуктор, нажми на тормоза,

Я к маменьке родной

С последним приветом,

Спешу показаться на глаза…

Прямо про меня, про жизню мою ментами поломатую, властью советской исковерканную. По коридору ходит морда рыжая, конопатая, сержантскими погонами посверкивая, желтым лантухом на темно-малиновом фоне, широкими плечами покачивая. Ходит и прибаутками сыплет, да все на «О» наворачивает:

— Вологодский конвой очень злой, шутить не любит, шаг вправо, шаг влево — побег, прыжок на месте — провокация. Стреляем сразу, без предупреждения, пуля-дура не догонит, сам сапоги сниму — догоню!

Хохочет братва, заливается, аж слезы выбило, ну, отмочил, ну, рыло, ну, повеселил, ну, ну!…

А морда сержантская, братву повеселила и к главному номеру своей программы перешла:

— Граждане зеки, у вологодского конвоя имеется в продаже картофель отварной, огурцы соленые, помидоры ядреные, одеколон «Тройной», да в первом купе зечка едет одна, уж очень истосковалась. Двадцать пять рублей и туда отведу, на полчаса. Я думаю, за полчаса, она коня умотает, уездит. Кому чего, говори, давай.

Гогот, хохот, гомон! Ай да конвой, а еще вологодский, ай да сказки про злобу его рассказывают! А он золотой, прямо брильянтовый!..

В нашем купе-секции денег не оказалось. Может и были, делиться не захотели. Так и ехали насухую, через решку смотря, как солдаты миски с дымящимся картофелем носят, с огурцами, с помидорами. Как «тройняшку» таскают, пузырьками позванивая. Запах от одеколона того по всему столыпину пополз, и всюду проник. И к зечке, истосковавшейся, человек несколько сводили. В очередь, как на оправку… Весь вагон интересовался:

— Ну как? В кайф или так себе?

— А ты сам сходи, попробуй. Я заплатил, а ты на халяву хочешь подробности знать!

— Ну уж нет, я лучше с петушком, дешевле и привычней!

Хохот, гомон, шум! Все знакомо, все привычно, все надоело. Лежу, смотрю в потолок, тоскую. Только уснул, крик:

— Приехали, готовиться к выходу!

Наш выход, мы как артисты в этом театре абсурда.

Лязгает решка, бегу по проходу, крик «Бегом!», поворот, солдат, прыжок, другой солдат, падаю на лавку в автозаке. Крик «Бегом!», поворот, солдат, прыжок, другой солдат, падаю на лавку в автозаке. Крик «Бегом! Следующий! Бегом!» стоит в ушах, звенит в голове. Набили, как селедку, под крышу.

— Поехали!

Славный город Нижний Новгород, обозванный большевиками в честь бродяги и мелкого воришки Алешки Пешкова, кликуху носившего — Горький. Где-то здесь и Сахаров проживает. В ссылке. Сюда мы, хипы, Лешку Корабля командировали. На связь. Хорошо, что на перроне ментов было больше, чем людей. И замели Лешу в спецприемник, постригли, отсидел он месяц, дали ему справку и домой отправили, в Омск. А не езди, если ты не командированный и не в отпуску. Ежели каждый будет ездить, когда вздумается, это что же будет — это анархия будет, беспорядок. Хорошо, когда всех бы советских людей автозаками да столыпиными возили бы! Вот тогда и наступил бы коммунистический порядок…

Леша же назад поехал, в Ростов-на-Дону, к нам. Хорошо, что его замели менты, иначе б Сахарова с нами по делу потащили бы да и себе навредили, так что уже не расхлебались бы. А так Сурок только пятнадцать получил, остальные кто сколько. Ну, суки!..

— Приехали!

Перекличку по фамилиям, обзываюсь, шмон, хата. Маленький транзит, пустой. Нары от стены до стены в два яруса, в углу параша, над нею кран. Располагаемся. Тесно. Шум, гам, в углу уже драка. Два каких-то черта делят место. Под солнцем. Блатяки прогоняют обоих под нары. Все успокоилось, все вошло в норму. Интересно, как в зависимости от ситуации, от обстановки, делят места блатные, как гибко подходят они к этому делу, вдумчиво, не догматично, не закостенело.