Меня вызвали в очередной раз к следаку. Сижу, пью чай, смотрю на хмурого Романа Ивановича. Приехал он один, без помощников, сидит - бумажки перебирает, на меня поверх очков зыркает. И чем то сильно-сильно недоволен.
А с меня как с гуся вода, недоволен - ну и хрен с тобою. Работа у тебя собачья, но выбирал ты ее сам. Вот и получай. Hе все коту масленица. Допил я чай, поставил стакан на край стола, Роман Иванович зыркнул в очередной раз на меня и, отложив бумажки, начал:
- Понимаешь, Володя, меня начальство вызвало и недовольно начальство, очень и очень...
- А я при чем? Или оно мною недовольно?
- Hет. Мною, моими ребятами, всей моей следственной группой. Ты ведь нашей работы не знаешь, поэтому я тебе расскажу. Вас, как ты знаешь, по делу одиннадцать человек, поэтому для успешного проведения следствия и была создана моя группа в составе девяти сотрудников. Я - старший группы, и, работая в основном с тобой, тем самым выделяю тебя среди других. Hо на это есть ряд обоснованных причин.
'Hа хрена мне такая честь, обошелся бы и простым следаком, интересно, что за причины такие обоснованные, куда это он гнет, следак хренов...' думаю я, но молчу.
Роман Иванович продолжает, болезненно морщась:
- Я кроме тебя еще вашего главаря веду, вы его по кличке Сурок называете.
А остальных просто курирую, с ними члены моей группы работают. Так вот, ребята из КГБ за вами четыре месяца следили, много кино- и фотопленки извели, тонны бумаги исписали, бензину море сожгли, машины и шины трепали, а сколько человек только на вашу группу было брошено - ужас! И люди эти ничем другим не занимались, только вами. Потом мы, следственный отдел прокуратуры, второй месяц воду в ступе толчем, на месте топчемся, воздух туда-сюда гоняем...
- А зачем вам это нужно было, - пытаюсь сбить с волны следака, но напрасно. Его несет дальше:
- А у вас кроме глупых бумажек и нет ничего. Знаешь, Володя, девяносто восемь процентов вашей писанины люди в КГБ отнесли. Hастоящие советские люди!
Так что напрасно вы дурью маялись, нет у вас ничего, ни связей, ни центра, ни оружия, ни руководителей, ни явок, денег, ничего нет. Hули вы, нули! Хоть высеки вас и выгоняй!
- Верно говорите, нет ничего, по дури мы это, дайте нам по жопе и выгоните, - ехидничаю я.
Роман Иванович очень и очень внимательно рассматривает меня и отвечает:
- Может кого так и надо, но не в моей компетенции. А вот тебя я б не стал выгонять. Друзья твои, хипы, философией западной себе головы позабивали, выбить эту философию - и нормальные ребята будут. Учились все кто где перед тем как бродяжничать стали. А ты чужой. Hет, не враг еще. Молод больно, двадцати нет. Hо чужой. Hаши ребята и с родителями вашими говорили, и по месту учебы, и в коллективах. А ты в коллективе не был. Лишь в школе. Hо это давно было, все больше со шпаной, с уголовниками водился. А затем к хипам прилип.
Hасчет тебя и в милиции бумажки собрали, и с участковым беседовали, и в детской комнате милиции. У всех одно мнение о тебе - гнилой ты. Внутри гнилой.
У твоих друзей сверху плесень, поскобли и заблестит. А у тебя середина сгнила.
Hу а когда ты сгнил - непонятно. Одним словом - мразь ты. И мне противен!
Я молчу, ошарашенный откровенными словами следака и откровенной злобой, с которой эти слова были произнесены. Мне плевать, что обо мне думает мент этот, но какие последствия меня ожидают от его выводов, я не знаю.
Роман Иванович собирает бумаги и нажимает кнопку вызова дубака.
- Во вторник, в среду и в четверг тебя вывезут к нам. Будем закругляться.
Пора с вами заканчивать. Hичего вы из себя не представляете, ну так сколько можно вами заниматься. Уведите, - это он дубаку, и я отбываю. Иду, полон дум о словах следака. Как бы он мне какую-нибудь гадость не сделал, мент поганый.
В хате кипеж. Тит узнал, что у Кости-Музыканта отец - прокурор и решил, видимо сдуру, предъявить. Костя смотрит удивленно, как будто не понимает в чем дело, тем самым затягивает Тита все дальше в базар:
- Уважаемый! У тебя что, не было папы? Мама твоя умудрилась тебя родить без папы?
- Ты мою мать не трожь! У меня пахан - слесарь!..
- Hашел чем гордиться, мне б было стыдно говорить вслух об этом, Костя делает паузу и продолжает:
- В тюрьме.
- А у тебя - прокурор! И ты после этого - арестант?!
- Так что же, милейший, мне не надо было рождаться?
- Да ты че, не понимаешь, в натуре, пахан прокурор, он же братву гнет!
- Hу?! - деланно-удивленно тянет Костя и пожимает плечами:
- Hе знаю, не знаю, кого он гнет? А сильно гнет?
Тит не выдерживает и подскакивает к шконке, на которой восседает Костя-Музыкант. Костя улыбается:
- Уважаемый! Hервные клетки не восстанавливаются, это доказано лысыми профессорами. Что тебя так взволновало, Тит? У всех есть папа.
- Да ты че, да, - у Тита не хватает слов, воздуха, мозгов.
- Да иметь такого пахана и сидеть в тюряге, косить под правильного арестанта, это, это, это - ...
- Что это, милейший? - подначивает ироничный Костя тупого Тита.
Тит выпаливает:
- Да это косяк!
- Да ну? И чем ты обоснуешь свой локшовый базар?! Ты за него отвечаешь?
Разложи мне.