Заземление (СИ)

— Если бы, — вздыхает мама. — Это означает, что все в классе тебя… не принимают!

— Но как?

Просто не укладывается в голове. К его словам прислушивается весь класс! Ему улыбаются при встрече. Никто в этой школе и пальцем его не тронул! А дело, оказывается, вон как обстоит. Они прячут камни за пазухой. Все до единого! Презумптор. Презумптор…

— Я, должно быть, неверно воспитала тебя, — всхлипывает мать.

— Ты не виновата, — твёрдо говорит Гандива, складывая буклет пополам. — Я поеду в социализатор, если это необходимо. Только не плачь. Я уверен, что там не так плохо, как думают все.

— Я обязательно поговорю с психологами смены, — мама улыбается сквозь слёзы. — Они обязаны знать, что к ним едет исключительнейший пре-имаго! Тот, что на голову выше остальных!

— Мама, — Гандива бьёт кулаком по столу. — Зачем мне доказывать кому-то своё превосходство?! Я ведь не…

— Да, ты и не должен. Потому что это очевидно!

— Мам, хватит!

Гандива знает, что слова матери очень далеки от истины. Он, конечно, старается и делает всё, что от него зависит, дабы дотянуться до заветной планки, задранной матерью на неимоверную высоту. Но ему всегда не хватает двух-трёх сантиметров. Даже в прыжке. Гандива догадывается, что эти жалкие и никому не нужные сантиметры разочаровывают маму. Он понял, что не оправдал высоких материнских надежд ещё в пятилетнем возрасте, когда не смог решить тремя дифференциальными методами детскую задачку про свинку и поросят.

Гандива знает, что ему никогда не дотянуться до матери.

А его мать — Мария 1448 — в своё время была лучшей студенткой факультета пространственных трансформаций. Триумфальный путь абсолюта ей помешала продолжить капсульная катастрофа, после которой беднягу пришлось собирать по частям. В университет она так и не вернулась — запретили по состоянию здоровья. И мама даже сумела с этим смириться. Вот только когда у неё, благодаря дорогущему методу экстракорпоральной гестации, появился сын, она принялась воплощать разрушенные мечты в нём.

Поэтому Гандива лучше других понимает, как мама страдает, не находя в нём собственного безупречного отражения.

Он, конечно, мог бы позволить себе быть самим собой. Он мог бы не тянуться к звёздам и хватать заслуженные восьмидесятки с хвостиком. Мог бы, если бы не любил мать. Жить по возможностям, не напрягаясь, означает причинять ей боль. И Гандива прыгал, как дрессированная собака, с первого этапа. С первых учебных дней.

— Завтра — организационный сбор, — мама снова улыбается и пытается выглядеть бодрой. Но Гандива понимает, как мучает её произошедшее. — Оденешь новый костюм.

— Но он белый! — возражает Гандива.

— Белый — цвет истинного лидера. Пусть эти ребята знают, кто и чего стоит.

— Мне не нужно самоутверждаться за счёт других, мама! Когда ты уже поймёшь это!

— Конечно, не нужно, — мама улыбается, словно издеваясь. — Они сразу увидят, что мой сын лучший.

Гандива отводит взор, пытаясь скрыть смятение. Меньше всего на свете он хочет выделываться дешёвыми способами. Особенно среди пре-имаго, испытывающих трудности с общением. Ещё меньше он хочет гиперопеки. Только объяснить это всё матери, не расстроив её, он не может. Если он удосужится открыть рот сейчас — всё закончится рыданиями. Как и в прошлый раз.

— Лучший, лучший, — выдавливает Гандива через силу.

На лице мамы, подобно весеннему цветку, распускается удовлетворённая улыбка. Только она не согревает. Это — как кайф от очередной дозы запрещённого вещества. И Гандива ненавидит себя за то, что сам дал маме очередную порцию.

5

27 июня 2340 г

— Вы вправе не рассказывать другим особям о своих проблемах, — улыбается в зал начальница смены. Всё, что Гандива знает о ней от матери — «её зовут Нолли» и «она тебя не бросит». — Но обязаны посещать ежедневные психологические тренинги и мотивационные занятия.

— Скукота, — зевает кто-то из присутствующих.

Волна сдержанных смешков катится по помещению, звенит стёклами панорамных окон, за которыми цветёт пышной россыпью точек висячий сад. Упрёк искажает лицо начальницы смены, размалёванное невероятным количеством косметики. Гандива отслеживает гримасу и понимает: с Нолли лучше не связываться.

— Для кого-то — скукота, может быть, — сосредоточенно проговаривает Нолли. — Но достойные пре-имаго оценят то, что мы будем для них делать. Я обещаю, что под моим крылом вы быстро станете достойными членами общества. Двести двадцать пять учащихся первого этапа уже оценили наше усердие и ныне не испытывают проблем.

Острый локоток спесиво толкает Гандиву в бок. Отвращение проходит по коже скользкой волной. Почему-то вспоминается самый страшный сон. Тот, что за семь лет стал привычным, но не утратил яркости. Он снился Гандиве накануне. Снова.

— Передвиньтесь, пожалуйста, подальше, — выдавливает Гандива с брезгливостью.

Два серых глаза насмешливо смотрят на Гандиву из-под задорной девической чёлки. Только шутить их обладательница, кажется, не собирается.

— Парни должны идти на уступки, — пискнула она.