Зазеркалье

– Я серьёзно, Андрюш, – сказала Лида, вернув меня обратно на землю. – Когда мне было шестнадцать, мама лежала в больнице. В её палате висело зеркало – напротив кровати. Каждый раз, когда я приходила, то видела в нём женщину. Точнее девушку. В белом сарафане. Таком, знаешь… что-то между свадебным платьем и медицинским халатом. Она сидела на стуле рядом с постелью, но только в отражении. Когда я поворачивалась к маме, стул был пустым. Мама ещё просила сесть на него, спрашивала: «Лидонька, почему ты не подходишь? Знаю, от меня пахнет сыростью. Рекой. Могилой. Но посиди же рядом. Пожалуйста». А я смотрела и боялась сказать, что это пахнет вовсе не от неё, а от женщины в зеркале.

В то утро я не поверил. Как в такое можно поверить? Всю жизнь я был материалистом, а работа следователем и вовсе сделала из меня законченного скептика. Почти каждый день я встречался со смертью – шёл за ней по пятам, пока смерть незримо ходила за мной, и ни разу, заходя в запущенные квартиры и тёмные перелески, я не видел рядом с трупами никакой девушки. Только кровь, обезображенные тела и следы. И никогда воздух не пах никакими реками и могилами, а лишь трупным ядом, железом и почти всегда алкоголем.

Лида хорошо меня знала. Поэтому нисколько не удивилась, заметив мой скепсис.

– Так и думала, – улыбнулась она. – Знала, что ты не поверишь. Но ты помни эту историю. И не слишком удивляйся, если я всё-таки уйду из академии.

***

Через два года после свадьбы Лида забрала документы из медицинского вуза. На последнем курсе. Мне казалось это сущим безумием. Я не понимал, как жена может оставаться спокойной, после того, как похоронила пять с половиной лет учёбы.

– Мне не нужен диплом, чтобы лечить, – улыбнулась она тогда. – Вот увидишь, люди сами будут идти ко мне.

Так и вышло.

Каждый день они приходили в наш дом – кто с больным сердцем, кто со спиной, кто с онкологией в последней стадии. Люди шли сами и приводили с собой детей. Моя жена смотрела их, давала травы и что-то шептала. Затем улыбалась и отпускала.

Я был уверен, что она занимается шарлатанством. Из-за этого мы вечно ругались.

В один из вечеров я вернулся с работы раньше обычного и увидел, как из нашей квартиры выходит старик. Похожий на моего отца, только ссутулившийся и с тонкими руками. На нём было драное пальто и мятые брюки. Ботинки, наверное, застали ещё Горбачёва. Старик держал пакет с продуктами.

– Возьми, родная. Возьми. Здесь гостинцы, покормишь дочку. Спасибо тебе за всё, золотая. Храни тебя Господь!

Лида взяла пакет, игнорируя мой взгляд.

Когда дверь за стариком захлопнулась, я сел в прихожей, не разуваясь. Кинул папку с документами на пол и долго смотрел в одну точку. Лида стояла рядом. Она опиралась плечом о стену, держала в руках пакет и глядела на меня с усмешкой. Ждала, что я скажу.

– Зачем? – спросил я, не поднимая глаз.

– Потому что он так хотел.

Я опустил ресницы и глубоко вдохнул.

– Тебе не хватает денег?

– Хватает.

– Тогда зачем ты берёшь у них?

Жена улыбнулась и спокойно ответила:

– Потому что это подарки.

– Я спрашиваю, зачем ты их принимаешь?

– Разве не в этом заключается суть подарков?

– Лида…

– Я не прошу ничего. Тем более не беру деньги.

Я резко встал и пнул валявшуюся под ногами папку с документами.

– Какая разница? Какая, на хер, разница, деньгами они несут или так?! Зачем ты взяла у него пакет? Тебе есть нечего?

– Не смей повышать на меня голос. И вообще, не ори. Алису разбудишь.

– Просто ответь. Как тебе хватает совести?

Лида усмехнулась, но уже по-другому. С пренебрежением во взгляде.

– Считаешь, твой труд важнее, чем мой? – спросила она. – Думаешь, я не имею права на благодарность?

– Благодарность? – я начал выходить из себя. – Лида… Хочешь скажу, как называется то, что ты делаешь?

– Ну-ка, скажи.

– Это называется мошенничество. Именно таких жуликов я закрываю каждый день.

Лида не ответила. Она молча бросила мне в ноги пакет с продуктами. Затем развернулась и заперлась в детской.

Я не слышал, плачет ли она. Но даже, если б услышал, то не почувствовал бы себя виноватым.

***

Спустя две недели после той ссоры я приехал к отцу. Тогда он ещё жил в Роще, в старенькой, но ладной избе, окруженной березами. Лида осталась в городе с дочерью, и у нас с отцом наконец появилось время, чтобы поговорить начистоту, по душам. Такое случалось редко. Наверное, поэтому, мы так долго и не могли раскрыться. Пока чистили снег у двора, лишь обменялись пустыми новостями да обсудили слухи, о которых забыли минуту спустя. И только вернувшись с мороза в дом и выпив по рюмке, мы посмотрели друг другу в глаза и кивнули, словно поздоровались по-настоящему.

Отец всё понял без слов. Хмыкнул и покачал головой. Затем скорее по привычке, чем из любопытства, спросил:

– Что стряслось?