Зазеркалье Петербурга. Путешествие в историю

Неизвестно, бывал ли Пушкин в доме Голицыной. Однако в повести он точно описал ее спальню с потайной винтовой лестницей и часы Leroy, сохранившиеся, кстати, до сих пор.

«Германн… ощупал за обоями дверь и стал сходить по темной лестнице, волнуемый странными чувствованиями. По этой самой лестнице, думал он, может быть, лет шестьдесят назад, в эту самую спальню, в такой же час, в шитом кафтане, причесанный á l’oiseau royal, прижимая к сердцу треугольную свою шляпу, прокрадывался молодой счастливец, давно уже истлевший в могиле, а сердце престарелой его любовницы сегодня перестало биться…»[3].

Сердце Голицыной перестало биться в один год с сердцем вдохновленного ее образом поэта. Пушкину было 37, его Пиковой даме – 93.

После смерти одной из самых влиятельных женщин России, 47 лет прожившей в этом доме, государство выкупило его для военного министра графа А. И. Чернышева, которого княгиня когда-то унизила, не ответив на поклон.

Александр Иванович Чернышев, значительно перестроивший здание, владел домом до самой революции. В советское время здесь размещались медицинские учреждения – еврейская лечебница, Красный Крест, госпиталь. Спальня Пиковой дамы стала спальней сестер милосердия. Сейчас здесь находится поликлиника МВД, и от интерьеров XIX века почти ничего не сохранилось. Только фасад еще бормочет голосом обезумевшего Германна: «Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!..»[4].

Литература

Архитекторы-строители Санкт-Петербурга… СПб., 1996.

Братья Булгаковы. Письма. Т. 2 (1821–1826 гг.). М., 2010.

Бройтман Л. И. Гороховая улица. СПб., 2010.

Весь Ленинград. 1926 г.

Весь Петербург. 2009 г.: телефонный справочник.

Ленинград: краткая адресно-справочная книга. Л., 1973.

Петербургские страницы воспоминаний графа Соллогуба. 1993.

Пушкин А.С. Дневники. Записки. СПб.: Наука, 1995.

Пушкин А.С. Пиковая дама // Полн. собр. соч.: в 10 т. Т. VI. Л.: Наука, 1978.

Синдаловский Н.А. История Петербурга в преданиях и легендах. М.; СПб., 2016.

Толстой Ф.М. Воспоминания // Русская старина. 1871. Вып. 1–6.

Доходный дом Шиля (1832 г., архитектор А. Х. Пель; Вознесенский пр., 8)

«Двадцать второго, или, лучше сказать, двадцать третьего апреля (1849 год.), я воротился домой часу в четвертом от Григорьева, лег спать и тотчас же заснул. Не более как через час я, сквозь сон, заметил, что в мою комнату вошли какие-то подозрительные и необыкновенные люди. Брякнула сабля, нечаянно за что-то задевшая. Что за странность? С усилием открываю глаза и слышу мягкий, симпатический голос: „Вставайте!“.

Смотрю: квартальный или частный пристав, с красивыми бакенбардами. Но говорил не он; говорил господин, одетый в голубое, с подполковничьими эполетами.

– Что случилось? – спросил я, привстав с кровати.

– По повелению…

– Позвольте же мне… – начал было я.

– Ничего, ничего! одевайтесь… Мы подождем-с, – прибавил подполковник еще более симпатическим голосом.

Пока я одевался, они потребовали все книги и начали рыться; не много нашли, но всё перерыли. Бумаги и письма мои аккуратно связали веревочкой. Пристав обнаружил при этом много предусмотрительности: он полез в печку и пошарил моим чубуком в старой золе. Жандармский унтер-офицер, по его приглашению, стал на стул и полез на печь, но оборвался с карниза и громко упал на стул, а потом со стулом на пол. Тогда прозорливые господа убедились, что на печи ничего не было…

Вознесенский проспект, 8

Мы вышли. Нас провожали испуганная хозяйка и человек ее, Иван, хотя и очень испуганный, но глядевший с какою-то тупою торжественностью, приличною событию, впрочем, торжественностью не праздничною. У подъезда стояла карета; в нее сели солдат, я, пристав и полковник…»[5].

На третьем этаже этого дома, принадлежавшего купцу Якову Шилю, снял комнату в квартире одного из жильцов 26-летний Федор Достоевский. Молодой литератор, по своему обыкновению бродивший по улицам, разговаривая с самим собой, в первые месяцы жизни на новом месте входил в эти двери с улыбкой, повторяя слова Белинского: «Вам правда открыта… новый Гоголь… будете великим писателем». Достоевский заслужил такую похвалу мгновенно обративших на него внимание литературных кругов Петербурга за «Бедных людей».

Вдохновленный признанием самого Белинского, называвшего на своих вечерах начинающего писателя не иначе как новым гением, Достоевский торопился домой, чтобы здесь, попросив у хозяйки свечу, запереться в своей комнате и продолжить творить.

В этих стенах появились на свет «Белые ночи», «Чужая жена…», «Двойник» и другие небольшие произведения. Ожидаемого успеха они, однако, не принесли. Скорее наоборот. И вот уже Достоевский нервно плетется в этот дом, бурча под нос: «Рыцарь горестной фигуры! Достоевский, юный пыщ, На носу литературы рдеешь ты, как новый прыщ…»[6]. Это Некрасов с Тургеневым решили спустить с небес на землю нового гения, да и сам Белинский признался, что поспешил с дифирамбами и новыми рассказами был совершенно недоволен.