Зазеркалье войны (СИ)

Костас тяжело вздохнул, упал в кресло и с тоской уткнулся в очередной утренний рапорт о произошедшем за сутки. Как и всегда, единственным источником неприятностей были свои же солдаты, переоценившие свои силы в сражении с «зелёным змием». Даже не верилось, что всего в нескольких сотнях километров отсюда идёт сражение, и войска сепаратистов раз за разом пытаются взломать оборону республиканцев.

— Курорт, — проворчал Рам, поворачиваясь к барчику и доставая бутылку вина из тех, что исправно поставлял кто-то из приятелей (или родственников, Рам так и не разобрался толком во взаимоотношениях розовокожих) Зары.

— Вам налить? — поинтересовался Костас.

— Пурпурный бутон, сэр, — кивнула экс-мэр, указывая на бутылку с соответствующей этикеткой. Вид у Зары был слегка утомлённый, но как всегда цветущий. В отличие от коменданта, её работой просто завалило. Вторжение армии КНС безжалостно поломало и перекроило отлаженный быт города, и Арора с Бокром посменно дежурили в мэрии, оперативно решая возникающие проблемы и на ходу выстраивая новую систему управления городом. Костас как-то пытался во всём этом разобраться, но быстро отчаялся и малодушно переложил сию задачу на плечи Нэйва. Молодой и энергичный «молчи-молчи» достаточно быстро вник в суть дел и при полном содействии «прежней администрации» перехватил бразды правления городом, сняв с плеч коменданта бытовые заботы и проблемы горожан.

Костас налил и предал Заре бокал.

— С добрым утром, — провозгласил он тост и лихо вылил содержимое своего бокала в глотку. Не помогло — настроение оставалось всё таким же мерзким.

— Осваиваете искусство самовнушения, сэр? — искренне улыбнулась ему зелтронка и сделала небольшой глоток, явно наслаждаясь вкусом напитка, а не пытаясь заглушить что-то мерзкое в душе. Хотя, если верить Эрис, не было у неё в душе ничего мерзкого, как и у всех местных. Все они проводят жизнь в недостижимом для прочих состоянии счастливой эйфории, без сложностей и рамок.

От этой мысли Рам окончательно скис. Он пытался сопоставить два параллельных мира — свой и Ароры — и с каждой минутой понимал, что это невозможно. Точно так же, как и их — чисто гипотетические — отношения.

— Что-то вроде того, — вслух сказал Костас.

Встав, он подошёл к распахнутому окну, тяжело опёрся на подоконник и уставился в сад, благодаря свой шлем за то, что он не позволяет зелтронке увидеть горькую усмешку на губах коменданта. Вот только зелтроны не так много внимания уделяли мимике собеседника…

— На вашем сердце лежит тень, — несколько непривычная слуху фраза звучала неуместно-поэтично, но в голосе Зары слышалась искренняя забота. — Что-то случилось, сэр?

Даже это обязательное «сэр» звучало в её устах скорее светским обращением, нежели обязательным знаком почтения к грозным оккупантам.

— Вы прям поэт, Арора, — уклонился от ответа Рам. Секунду подумав, он всё же сказал полуправду:

— Просто отходняк после вчерашнего. Похмелье, так сказать.

Та понимающе кивнула:

— Практически у всех инопланетников наступает подобное состояние. Обычно после отлёта с Зелтроса. Изведав жизнь на нашей планете…

— Стремишься с неё удрать, — довольно невежливо перебил её Рам. — Ибо это не жизнь, а гибрид золотой клетки с питомником. Жизнь, Арора — вещь очень жестокая. Вы никогда не задумывались, какой ценой достигается это вот… — он обвёл рукой шикарный кабинет, — … великолепие?

— Мирным трудом, — Зара глядела ему в глаза, будто не замечая шлема. Глядела спокойно, без вызова, но при этом во взгляде чувствовалась сила. Сила непривычная, не агрессивная, не вызывающая ни желания отступить, ни противостоять. Она просто жила в зелтронке, питаясь чем-то иным, чем сила привычная Костасу. И порождала она что-то совсем иное…

— Согласным усилием каждого жителя планеты, — продолжила Арора.

— Это Ваше «согласное усилие каждого жителя планеты», — фыркнул Костас, — носит белые доспехи. Видели таких? То, что от них осталось, пару дней назад выкупил Ваш король. Кстати, зачем он это сделал? Они же никому не нужны, эти бедолаги.

Взгляд зелтронки изменился. На мгновение Раму почудилось, что в нём сквозит жалость.