Александр по книгам и фильмам знал, что большинство представителей высшего сословия Российской Империи получало энциклопедическое образование еще в детские и гимназические годы, а митрофанушки в их среде встречались довольно редко. Но о подлинном объеме знаний обычного (хотя и принадлежавшего к спецслужбе) кадрового царского офицера, а не ученого какого-нибудь или другого рода интеллигента, убедился только на собственной шкуре, пардон, на собственных мозгах. Неглупый и закончивший не последнее в общем-то военно-учебное заведение, майор Бежецкий — офицер совкового разлива, мягко выражаясь, совсем не смотрелся рядом с блистательным ротмистром Бежецким из “зазеркалья”. Культивируемый в течение десятилетий сонмом российских, советских и снова российских “интеллигентов” образ российских дворян, а в особенности представителей военной касты, как этаких плейбоев а-ля рюс, учившихся чему-нибудь и как-нибудь, бойко тараторящих по-французски и держащих в голове только лошадей, карты, попойки и “дам-с”, рушился на глазах, как карточный домик.
Размышляя над этим парадоксом в минуты редкого досуга, Александр пришел к мысли, что иначе и быть не могло. Наивно было бы предполагать, что российское дворянство, столетиями бывшее опорой не только престола, но и всего Государства Российского, не случись революции, благополучно выродилось бы и повымерло от сибаритства и извращенных излишеств, а ему на смену пришел бы крепкий, здоровый и сметливый мужик от сохи из мечтаний графа Льва Николаевича, русофилов-утопистов и иже с ними. Чепуха все это! За рубежом дворянство в конце позапрошлого и особенно в начале прошлого века переживало не меньший кризис, и именно оно своей показной хандрой и прочими прибамбасами заразило фрондерствующую дворянскую молодежь Российской Империи. Однако и до сих пор основные дворянские фамилии Европы отнюдь не оказались выброшенными на свалку истории, как мечтали “прогрессивные деятели”. Чем же хуже мы, русские? Только тем, что мы русские? И то только для “интеллигентов”, вернее известной их части, злобствующей именно по этой причине. Кстати, подавляющее большинство спивавшихся, коловшихся (а также куривших и нюхавших), резавших на этой почве вены и загибавшихся от сифилиса продвинутых русских начала прошлого века происходило тогда именно из разночинцев…
Конечно, крепкий, здоровый и сметливый мужик от сохи, выбившийся в люди, присутствовал в мире ротмистра Бежецкого в значительном количестве и практически во всех общественных институтах — от заштатной земской больницы до тамошнего отряда космонавтов. Выходцы из слоев, не имевших никакого, даже самого отдаленного, отношения к дворянству, руководили концернами, командовали армиями, входили в немалом числе в кабинет министров и, естественно, в Государственную думу… Что далеко ходить: всесильный Борис Лаврентьевич Челкин, светлейший князь, в настоящий момент энергично вершивший судьбы Империи, был сыном рядового императорского телохранителя (некогда спасшего жизнь отца нынешнего императора), происходившего из городских низов, люмпенов того мира…
Однако то, что не возбранялось крестьянам и рабочим, детям сельских дьячков и купчиков, немцам, татарам, полякам и финнам, было заперто на семь замков для многочисленных представителей некого племени, издавна недолюбливаемого на Руси. Да-да, вы таки правильно меня поняли. “Черта оседлости” не только не рухнула со временем, подобно Берлинской стене мира Александра, но значительно выросла и окрепла, освященная законами и традициями. В начале двадцать первого века, в “той” России, было неприлично указывать кому-либо на его происхождение, за публично произнесенное слово “иноверец” можно было угодить за решетку (правда, ненадолго и весьма комфортно) или заплатить крупный штраф, гремели на всю страну судебные процессы над шефами, позволявшими себе ущипнуть за попку собственную секретаршу без ее на то согласия, но еврейский вопрос… Его будто бы и не существовало. Давно не было черносотенцев и погромов, вообще не существовало фашизма (задавили его в зародыше, еще в тридцатые), но процент лиц с отсутствующим, кстати, в паспортах “пятым пунктом” на тех должностях, где они обильно гнездились, плодились и размножались в мире Александра, был до смешного мал. Правда, Бежецкий, хоть и не симпатизировал никогда антисемитам, этой чертой “Зазеркалья” опечален почему-то не был. Самым смешным было то, что нишу евреев в России номер два (а может быть, три или девяносто девять) занимали поляки. Те же вопли о вековом угнетении, те же “теплые местечки”, те же диссиденты и невозвращенцы, борцы за права человека и национальное самоопределение, попытка создания “истинно независимого” польского государства Полония в Центральной Африке… Все так и все совершенно по-другому.
— Скажите, Геннадий Игоревич, а что это наш вечный тяжкий крест — “рыжие”?