Зажечь солнце (СИ)

Йохан бродит по Меливерту. Он с грустью оглядывает эти двухэтажные деревянные домики, похожие на тот, в котором он когда-то жил вместе с матерью — до своих пяти или шести лет. Юному барду хотелось бы вновь оказаться в уютном доме, где на окнах висят занавески, а ночью всегда можно укрыться одеялом. Ему хочется прижаться к матери и расплакаться от досады. Пожалуй, это был единственный способ почувствовать себя хотя бы капельку лучше — обнять её и выплакать все свои обиды и горести, что приключились за всё то время, после того, как она и сёстры пропали.

Йохану грустно. Сердце будто сжимает чья-то ледяная рука. А в голове всё бьётся мысль, что он не должен, ни в коем случае не должен оставлять их одних. Он был старше, ему было уже четырнадцать, он был бардом, а значит, мог заработать себе на хлеб. А они были всего лишь детьми. Танатосу было тринадцать, а Хелен — всего десять. Они вырвались из удушающих объятий ордена и очутились в чужом, враждебном для них мире совершенно одни, беспомощные и потерянные. Они всю жизнь провели там — под землёй. И бескрайние снежные просторы не были для них столь же привычны, как и для Йохана, который с детства привык к странствиям.

Йохану грустно. За своё выступление он немало заработал — в Меливерте давно не было ни одного барда, и даже его игра доставила жителям удовольствие. Мальчику хватит на жизнь некоторое время. Будь рядом с ним хоть кто-нибудь, кто мог бы разделить эту радость, ему было бы гораздо лучше.

Йохан чувствует себя оскорблённым. Ему кажется, что Толидо не имел права так резко отказываться от его дружбы. Ему кажется, что бывший послушник мог хотя бы сказать свои слова вежливо. Йохан совершенно не был виноват, если Танатосу дружба не нужна. Он просто предложил. Тем больше бард злился потому, что этот мальчишка ему нравился. Он был смелее любого человека, кого Йохан знал.

— Уходи, — сказал ему Танатос после того, как бард объявил о своём намерении задержаться в городе, — тебя никто не держит.

Спокойно. Даже не расстроился. Даже не попытался узнать причину. Просто пожал плечами и согласился. Танатос накричал на Хелен, когда та предложила им разделиться. Танатос посчитал это невозможным. Но с Йоханом… Он просто пожал плечами… Не сказал ничего против.

В каждом слове, в каждом жесте бывшего послушника сквозило равнодушие. Танатосу было совершенно всё равно, продолжит ли бард путешествовать с ними или нет. Толидо не чувствовал себя ответственным за какого-то там барда. И его, пожалуй, можно было понять — Йохан был старше его на год, а, следовательно, должен был быть умнее и спокойнее. Он не должен был расстраиваться из-за каких-то там пустяков.

Йохан чувствует себя потерянным. И снова очень одиноким. Будто бы во всей вселенной не найдётся человека, которому он не безразличен. Ему хотелось бы видеть рядом с собой хоть кого-нибудь. Танатос и Хелен были такими же потерянными детьми, как он сам. Мальчишка чувствовал с ними некоторое душевное родство. Они были сиротами, оба. Разве что Танатоса ещё и бросили — по его словам.

Сердце ныло от мысли, что Йохану придётся с ними разлучиться. Он привязался к обоим. Эти несколько дней они были его семьёй. Юный бард уже успел отвыкнуть от одиночества, успел поверить, что он нужен, что он может оказаться кому-нибудь полезным… Он надеялся на то, что ему никогда больше не придётся просыпаться ночами и не находить рядом никого, к кому можно было бы обратиться за помощью…

Танатос порой мог быть груб и несправедлив, но он так же был очень смел. Он умел рисковать и был по-своему добр. Он был хорошим товарищем. И, возможно, был бы ещё более хорошим другом, если был бы не против подпустить к себе хоть кого-нибудь. Возможно, его не следовало за это винить. Танатос казался настороженным волчонком. Однажды уже преданным. Он не доверял. Не мог заставить себя кому-нибудь поверить снова. И потому кусался всё с большей злостью.

Танатос вряд ли был виноват. Он просто привык жить один. Именно это твердил себе Йохан. На Толидо него нельзя было обижаться за его грубость. Стоит просто быть к нему добрее, чтобы он стал мягче. Стоит просто попытаться его понять. И, возможно, через некоторое время Танатос сам захочет дружить — когда поймёт, что его необязательно должен кто-то предавать.

Толидо и Евискориа уже садятся в повозку. Они скоро уедут. И Йохан уже никогда в жизни не сможет их увидеть. Бард знает, что добежать ему будет сложно. Повозка трогается, и мальчик старается бежать так быстро, как только может с больными ногами и мивиреттой за спиной — Танатос смастерил ему в одном из домиков что-то вроде сумки, которую можно было носить за спиной из пары ремней и куска ткани. Бежать ему далеко. И он едва-едва успевает догнать эту несчастную кибитку.

— Я поеду с вами! — кричит Йохан. — Возьмите ещё и меня, я заплачу!