Зажечь звезду

Становится чем-то настоящим.

– Будет жарко.

– Я тоже так думаю, князь.

Луч первый Песни моря

О, эта странная песня вдали…
Так море тоскует в закатный час,
Когда у причала стоят корабли,
И грустные пары танцуют вальс.
Дивная песня, голос морской,
Зов, что приходит из синих глубин…
Голос, что просит: останься со мной,
Ты – я ведь знаю – устал быть один.
Ты потерял и дорогу, и кров,
Ну же, не бойся, следуй за мной!
Здесь, среди сонных подводных лесов,
Ты обретёшь долгожданный покой…

– А что ты всю дорогу напеваешь?

Этна лениво потянулась, насколько позволяло кресло.

Зевнула.

Почесала нос.

Снова зевнула.

И только потом изволила посмотреть на меня – недовольно, как разбуженная кошка. Глаза у неё тоже были точь-в-точь кошачьи, зелёные и сердитые.

– Что, до сих пор тащимся? – грубовато спросила Этна, словно это я была виновата, что путь затянулся.

– Вроде бы да…

Я не хотела оправдываться, но прозвучало это именно как оправдание, причём беспомощное и до отвращения неуверенное. Хотелось верить, что во всём была виновата мигрень. Началось это ещё с утра – та самая мерзкая разновидность настырной боли, пульсирующей где-то в затылке. Точно канат из-под черепа тащат… Этне повезло: она могла спать где угодно, даже, кажется, на потолке. А вот для меня ночёвки в самолёте, в автобусе да и вообще в любом транспорте, кроме разве что поезда, превращались в сущий кошмар.

Не помогали даже лекарские уроки Дэриэлла.

– Тогда какого лешего ты меня будишь? – поинтересовалась моя подруга совсем не по-дружески и, не дожидаясь ответа, вновь сползла по креслу и закрыла глаза. Волна рыжих волос, до того спокойно лежавшая на спинке, соскользнула по обивке и накрыла лицо.

Этна чихнула на весь автобус, мотнула головой и уставилась на меня.

Нашла виноватую…

Или у неё тоже голова болит?

– Ты что-то мурлыкала себе под нос, и мне стало интересно. Что-то популярное, да? Знаешь, я за музыкой в последнее время не слежу, – улыбнулась я примиряюще.

Не говорить же прямо, что надоело мне коротать дорогу в одиночестве – тогда Этна точно разозлится.

– Я во сне не треплюсь, – вяло огрызнулась она и уселась, подобрав под себя ноги. – Врёшь небось.

– Может быть, с недосыпа мерещится, – уклончиво ответила я. Когда Этна пребывала в таком сумрачном настроении, самое разумное решение – во всём с ней соглашаться. Представления об этике у неё сносило напрочь. – Мне-то и подремать не удалось. А дорога тянется и тянется.

– И что, даже не объявляли ещё, сколько осталось?

– Нет, – ответила я с некоторым облегчением.

Кажется, Этна нашла другого крайнего.

Тщательно раскатав подвёрнутые до колен штанины, она перелезла через мои ноги и отправилась доставать гида. Я мысленно ему посочувствовала – не хотелось бы сейчас оказаться на его месте. После пятичасового ожидания рейса, который несколько раз откладывали, после утомительного перелета и проблем с получением багажа – транспортировочную ленту заело, и пришлось ждать, пока её починят – Этна пребывала в исключительно поганом настроении.

В такие минуты я начинала думать, что её действительно назвали в честь вулкана.

Но вообще-то, сказать откровенно, гид тоже был немного виноват, не только обстоятельства. Он перепутал списки групп и подогнал слишком маленький автобус. В итоге нам в компании таких же несчастливцев пришлось дожидаться трансфера в безумно дорогой кофейне в аэропорту – усталым, пропахшим потом после долгого перелёта, зверски голодным… Пока автобус гоняли туда-сюда, уже наступил полдень, и утренняя свежесть сменилась душной, влажной жарой. Этна так намучилась, что заснула, едва оказалась в прохладном салоне. А я так и не смогла, и вот уже несколько часов подряд угрюмо таращилась в окно, лелея несбыточные мечты о холодном душе и чистой кровати.

Но дорога всё петляла и петляла.

Слева громоздились угловатые песчано-глиняные горы, кое-где топорщились жёсткой щёткой почти бесцветные кусты, слева, под обрывом, дразняще плескалось море. Ночью оно казалось чёрным, как нефть, а на рассвете вдруг побелело и стало похожим на ледяной каток. Парень, который сидел рядом в кофейне, заметил, как мы пялимся в окно, и сказал, что цвет меняется из-за высокой концентрации соли и каких-то там испарений. А потом, явно рисуясь, добавил, что именно из-за специфического оттенка, который море приобретает по утрам, местные жители и называют его Белым.

Этна тогда фыркнула надменно и отвернулась.

Я тоже хихикнула в кулак.

Люди, конечно, могли сколько угодно извращаться, выдумывая свои собственные глупые имена, но весь цивилизованный мир знал это море как Последнее.