Эшлинг и Элизабет бросили велосипеды прямо посреди дороги и подбежали к Доналу. Мальчишки вокруг выглядели испуганными.
– Да не, он просто притворяется, – пробормотал один.
– Ты на глаза его посмотри, – отозвался другой.
Донал лежал на обочине, глотая ртом воздух и размахивая руками. Шарф валялся в грязи, одним концом все еще цепляясь за верхнюю пуговицу пальто Донала. Эшлинг мгновенно упала рядом с ним на колени и принялась повторять не раз виденные в подобной ситуации действия матери: одним движением расстегнула брату пальто и рубашку и подняла его голову.
– Спокойно, Донал, не торопись, торопиться некуда. Медленно-медленно. Не сопротивляйся, – тихонько говорила она.
Элизабет опустилась на колени с другой стороны, помогая поддерживать Донала. Светлые волосы упали ей на глаза, фильдеперсовые чулки промокли и порвались на коленках, а про перевернутый велосипед она даже не вспомнила.
– Сейчас ты вздохнешь, давай-ка, вдох-выдох, вдох-выдох. Ну вот, молодец, у тебя снова все получается… – Эшлинг встала и угрожающе посмотрела на семерых мальчишек, которые испугались внезапного появления девчонок не меньше, чем закатившихся глаз Донала.
– Мы ничего не сделали! – воскликнул один из них.
– Совсем ничего! Мы просто играли, пальцем его не тронули! – загалдели остальные, стараясь снять с себя вину и не желая быть втянутыми в подобное происшествие.
– А теперь послушайте меня! – заорала Эшлинг и переглянулась с Элизабет; они поняли друг друга без слов, и Элизабет, обнимая Донала, наклонилась поближе к его холодному уху и принялась что-то нашептывать. – Я вас всех по именам знаю. Каждого! Сегодня вечером маманя и папаня придут в школу и расскажут брату Кевину, кто тут был, и брату Томасу с братом Джоном тоже. Всем расскажут. И братья с вами разберутся. Вы же знаете, что у Донала астма. Вы так убить его могли! Если бы мы не проезжали мимо, вас бы в тюрьму засадили! Как малолетних убийц! Вы его ударили, сбили с ног…
– Да мы только шарф с него стянули!
– А он почти задохнулся! Ничего хуже и не придумаешь! Вы помешали ему дышать, у него воздух в легкие не поступал. Ты, Джонни Уолш, тупой придурок, ты чуть не убил его! Если Доналу плохо, то это ты виноват!
– Она их просто пугает, – шептала Элизабет на ухо Доналу. – Это все неправда на самом деле, но ты только посмотри на них!
Донал посмотрел. Мальчишки и правда выглядели испуганными до смерти.
– Что ты несешь… – заскулил Джонни Уолш.
– Так ты еще и трус! Трусливый убийца! Я не стану молчать и не позволю вам легко отделаться за убийство мальчика с больным сердцем и астмой! – Эшлинг почуяла вкус власти и наслаждалась им.
– Все нормально у тебя с сердцем, – заверила Донала Элизабет. – Она понарошку говорит!
Семеро мальчишек, стоявшие под дождем в сгущающихся сумерках, окаменели от ужаса.
– Да он старше нас! На четырнадцать месяцев старше меня… – начал Эдди Мориарти, побледневший от страха при мысли, что с ним будет, если родители узнают о случившемся.
– Да, старше, так и Джемми в нашей лавке тоже тебя старше, и слепой Пэдди Хики, но их же вы не мучаете, придурки безмозглые! – заорала Эшлинг.
– И что ты собираешься делать? – испуганно спросил Джонни Уолш.
Эшлинг задумалась.
– Подняли наши велосипеды, быстро! – скомандовала она. – Подняли и отвезли обратно в город. Джонни, Эдди и ты, Майкл, пойдете в лавку к моему отцу и расскажете ему, что произошло. И пообещаете, что с сегодняшнего дня вы будете присматривать за Доналом. Не надо говорить про его сердце, просто скажите, что Донал упал, а вы семеро будете о нем заботиться и защищать его, пока его астма не пройдет.
Предложение выглядело более чем соблазнительно, но Джонни хотел убедиться, что их не заманивают в ловушку:
– И что мы должны сказать твоему отцу?
– Что вы позаботитесь, чтобы Донал оставался цел и невредим. И вам всем лучше как следует помолиться, чтобы сердце Донала не остановилось сегодня ночью!
Эшлинг с величественным видом, словно возглавляла крестный ход, повела мальчишек в город, на площадь. Элизабет и Донал шли следом. Донала снова укутали в шарф по самый нос, а потому никто не видел, как он ухмыляется. Элизабет держала его за руку, а другой рукой прикрывала свое лицо.
И это происшествие стало единственным развлечением в невероятно длинном и скучном семестре. Эшлинг казалось, что он никогда не закончится. Она вела себя настолько дерзко, насколько осмеливалась, чтобы совсем уж не переходить границы, и вообще забросила учебу. Ее оценки покатились по наклонной, и за три недели она опустилась с седьмого места в классе до восемнадцатого.
Элизабет удавалось стабильно держаться на десятом или одиннадцатом, что считалось неплохим достижением для ребенка, который никогда не изучал основы. В школе подозревали, что за пределами ирландского монастыря практически ничему не учили и только очень усердный ученик из неирландской, некатолической школы мог показать достаточно хорошие результаты.