Сорок лет разделяло однополчан, сорок лет и еще сорок шагов — и вот пошел обратный отсчет: 39…38…37…
…16…15…14…
— Красавчик!!! Ты откуда?!
— Хохол!!! А ты-то как здесь очутился?! — Это были их шутливые прозвища во время войны.
Нет больше сорока лет между ними! Они снова: в том году, в том дне, в котором, расстались!
Бросились обниматься. Тискали один другого, будто проверяя, на самом ли деле друг рядом, не привиделось ли, поднимали в объятьях, хлопали по плечу. Ондатровая шапка и шляпа упали на землю, они топтали их, не замечая. Ребята подняли шапку и шляпу, стояли неподалеку, сами еле сдерживая слезы.
Во все глаза смотрели на необыкновенную встречу Галя Крецу, Эльвира Доброничка и Лиля Кольцюк, только сейчас понимая, чего стоит их дело, их переписка с ветеранами войны…
Потом оба Леонтьевича ходили по отвоеванному ими у немцев селу, узнавая и не узнавая его. Пошли на места боев, скрытые пашнями, которые похоронили в себе окопы и осколки, ржавые пулеметные ленты й гильзы.
Вспоминали распутицу и холода тех дней. Но такими жаркими были бои, что только тогда замечали солдаты холод земли, когда падали на нее ранеными. Вспомнили Ежова, разведчика, въехавшего в село на белом коне и напоровшегося на немецкий танк. Говорили о Федоре Гомузинском, который шел в атаку вместе со своим сыном, — сын в: той атаке погиб. Отец вынес тело сына из боя и похоронил в саду первого же дома в селе Подвирьевке, что было занято сразу после Медвежи…
Долго стояли вместе с красными следопытами у памятника погибшим за освобождение села. И за фамилиями на могилах видели однополчане лица живых — друзей, тех, с которыми освобождали Молдавию от фашистов холодной и жаркой весной 1944 года.
«Желторотые» верят в победу
Звонок в дверь. Щелкает замок.
— Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, в вашей квартире живет участник Великой Отечественной войны?
— Нет, такого нет…
— Извините, пожалуйста. До свидания!
Шаги по лестнице. Снова звонок.
— Здравствуйте! Скажите, пожалуйста…
— Папа! Тут спрашивают участников войны. Тебя можно назвать участником?
— А кто спрашивает?
— Пионеры.
— Скажи, что меня называли партизаном.
— Ой, партизаны нам тоже нужны! Можно войти?
— Здравствуйте! Мы следопыты из восьмой школы. Вы партизан? То есть… извините, вы бывший партизан?
— Я же сказал: меня называли партизаном…
— Кто называл?
— Оккупанты.
— А за что?
— Ну… Видать, за дело.
— Ой, а вы расскажете нам об этом?
Следопыты — семиклассницы Света Ершова и Таня Руденко — усажены на диван, а хозяин квартиры Валентин Николаевич Шлягун, сидя на стуле, начинает рассказ.
— На румынской границе с Венгрией стоит городок Аюд. Там у буржуазной Румынии в годы войны была политическая тюрьма. В этой тюрьме в сорок четвертом году сидели несколько ребят из Сорок и окрестных сел и я с ними.
Докатились до Аюда залпы тысяч орудий, заговоривших 20 августа, в час начала Ясско-Кишиневской операции, — и в политической тюрьме лязгнули тяжелые засовы на дверях, заскрипели замки…
— Выходите! — раздались голоса за дверьми. — Выходите все! Вы свободны!
Мы ничего еще не знали о Ясско-Киши невской операции, о Кицканском плацдарме, об освобождении Молдавии. Я видел перед собой только тюремный коридор, открытые двери камер и множество людей. Они, как и я, растерянно оглядывались, не догадываясь о событиях на востоке, открывших двери политических тюрем буржуазной Румынии…
Приговор военно-полевого суда 3-го армейского корпуса, объявленный 7 апреля 1944 года, приговорил Валентина Шлягуна к 10 годам каторги. Вместе с ним были приговорены к каторге и конфискации имущества еще 13 человек: дали кому 10, кому 15, кому 20, а кому и 25 лет! Еще 8 человек после суда были отправлены в тюрьму. А бывшего шахтера Георгия Гуменного приговорили к расстрелу и привели приговор в исполнение.
Но даже после суда и приговора судьи недоумевали. Эти желторотые юнцы из Сорок, восемнадцатилетние, девятнадцатилетние, родившиеся при румынской власти, ею, можно сказать, воспитанные, создали в сорок втором подпольную организацию и выступили против них! Немецкая и румынская армии — далеко на востоке, идет битва за Сталинград, битва на Волге, са-мой русской из русских рек, — а они пишут на стенах и заборах: «Да здравствует Красная Армия!» Пишут на русском языке: «Долой немецко-румынских оккупантов!»
На что эти юнцы надеются? Откуда у них такая вера в Советы, в победу?
В 1942 году они писали на стенах домов: «Победа будет за нами!»
За кем это — «за нами»? С кем они вместе?
В 1918 году в Сороки, как и во всю Правобережную Молдавию, вошли войска буржуазной Румынии. Во многих местах оккупантов встретили пушками и пулеметами. В Бендерах рабочие-железнодорожники обшили металлическими листами вагоны, превратили их в бронепоезд и вывели его навстречу непрошеным гостям. Оружием встретили румынские войска в Хотине и Сорокском уезде…
Но регулярная армия взяла верх над повстанцами. Ночь оккупации опустилась на Правобережье, и длилась она 22 года.