Заживо погребенная

— Мама, мама, хочешь меня любить, я тебя тоже полюблю! — Графиня вздрогнула и даже побледнела от звука этого нежного голоска. Но мгновенно овладев собой, она обняла девочку и, прижав ее к себе, покрыла ее поцелуями.

— Ах, какой прелестный ребенок! — воскликнула она. — Откуда ты, милочка?

— Не знаю, — отвечала девочка, ласкаясь к ней. — Вот Арман меня нашел; я была одна с Жагуаритой, и он мне сказал, чтобы я пришла к тебе, что ты добрая и что ты будешь моей мамой. Вот я с ним пришла.

— Конечно, голубушка, я заменю тебе мать, если у тебя ее нет; однако нужно справиться, не может же быть, чтобы этот ребенок один пробрался в Апачерию. Если у нее нет родных, то, вероятно, ей кто-нибудь сопутствует и теперь о ней беспокоится.

— Оба команча отправились на разведку, — сказал Шарбон.

— Они ничего не узнают, — ответил Арман, — бедная девочка действительно одна, все поиски будут напрасны.

— Да, я одна, — воскликнула девочка, плача и прижимаясь к графине, — не отсылай меня, мама! Я такая несчастная!

— Успокойся, дорогая моя, — сказала графиня, — я тебя не оставлю и если ты этого хочешь, то мы никогда с тобой не расстанемся.

Графиня увела бедную девочку в палатку, чтобы окончательно успокоить ее и добиться от нее каких-нибудь сведений о ее прежней жизни и о причинах появления в Апачерии. Она приказала немедленно себя известить о возвращении краснокожих разведчиков и скрылась в палатке вместе с Вандой и Кларой.

Но надежды графини не сбылись. Живая и восприимчивая девочка, под новым впечатлением, как бы совершенно забыла о прежней своей жизни.

В конце концов, однако, при помощи искусно поставленных вопросов графине удалось узнать следующее:

Ванда жила прежде с матерью в большом городе, окруженном горами. Дом, в котором они жили, был большой, с большим садом, в котором находился бассейн, наполненный водой. Возле дома была площадь и на ней церковь Де-ля-Мерсед 7, куда мать с дочерью ежедневно ходили к ранней обедне.

Отца ее звали дон Пабло, он с ними не жил, а изредка приезжал дня на три-четыре и затем исчезал на несколько месяцев. Он очень любил жену и дочь, и всегда привозил им дорогие подарки и мешки, наполненные золотом.

Мать звали донна Люс, она рассказывала дочери, что ее отец владеет золотыми приисками и сам заведует их разработкой.

Иногда дон Пабло приезжал ночью в сопровождении нескольких людей суровой и отталкивающей наружности, громкие крики и грубые возгласы которых очень пугали Ванду.

Но при малейшем изъявлении неудовольствия со стороны ее отца, эти люди немедленно умолкали и становились скромными и вежливыми.

Последнее посещение дона Пабло было гораздо продолжительнее всех предыдущих, он несколько раз собирался уезжать и все откладывал свой отъезд, точно не решаясь расстаться с своей семьей… Наконец он уехал, весело объявив, что уезжает в последний раз и что вскоре он вернется навсегда. Накопив достаточно золота, он решил отдохнуть.

Прошло шесть недель со дня отъезда дона Пабло, когда однажды ночью девочка была разбужена матерью. Красное зарево освещало их комнату. Дом их горел с такой силой, что нечего было думать о его спасении.

На дворе, в саду, вокруг дома толпа каких-то странных людей кричала, ревела и стреляла в окна.

Донна Люс схватила дочь в объятия и успела незамеченной выбежать из дома по тайному ходу в сад. Она добежала до калитки, которая находилась в отдаленном углу, калитка была отперта, тут же стояла оседланная лошадь.

Вокруг царила полная тишина…

Это место рассказа девочки было прервано Шарбоном, который сообщил графине, что команчи вернулись, совершенно напрасно изъездив прерию вдоль и поперек; они не напали на другой след и пришли к заключению, что, действительно, девочка пришла одна в Апачерию. Затем он подал графине два великолепных револьвера, которые вынул из кобуры Вандиной лошадки, и дорожный чемоданчик, запертый на ключ.

Графиня велела позвать еще двух товарищей Шарбона и объяснила трем канадцам, что она желает при них открыть чемодан девочки, в надежде узнать, кто она, и затем сделать в их присутствии опись всего, что принадлежало ребенку.

Арман взял лист бумаги и перо, готовясь составить протокол этого маленького заседания.

Чемодан открыли ключом, который оказался у Ванды; в нем лежали детские и женские платья из тончайшей кисеи и батиста, ребозо 8 из дорогих кружев и белая китайского крепа шаль, вся расшитая золотом. Во всех этих нарядах были завернуты коробочки с драгоценными вещами: кольцами, браслетами, серьгами, ожерельями и великолепная нитка бриллиантов.

Все эти вещи представляли ценность по крайней мере в пятьдесят тысяч пиастров. В числе этих коробочек была одна, в которой находился портрет на слоновой кости молодой женщины изумительной красоты. Ее сходство с Вандой было поразительное, под портретом стояла следующая подпись: «Люс. 1857».

Когда графиня показала портрет Ванде, то бедный ребенок покрыл его поцелуями и закричал, заливаясь слезами:

— Мама! Мама! Моя дорогая мама!

Сомнений не могло быть, это был портрет ее матери.