Заживо погребенная

Жена Себастьяна испустила такой ужасный крик, ее искаженное лицо выражало такой безумный страх, что Себастьян вскочил и повернулся к дверям, держа по револьверу в каждой руке.

Обе двери столовой отворились без шума, и у каждой из них стояли несколько человек.

— А! — заревел Себастьян, целясь в каждую дверь.

Два выстрела раздались, два человека упали.

Но, перескочив через их тела, ворвались другие люди и бросились на Себастьяна.

Он сделал еще два выстрела, но на него разом накинулись несколько человек. Себастьян продолжал стрелять наугад, пока оставались заряды в его револьверах, когда же он выпустил последний, его повалили и скрутили веревками.

Мичела лежала в обмороке на полу.

Бандиты даже не вынули своих ножей, сопротивление старого матроса было таким энергичным и неожиданным, что они не успели за них взяться.

Борьба длилась не более пяти минут. Себастьяна схватили, но его сопротивление стоило жизни троим разбойникам, Ла-Гуан был опасно ранен, а у Кабуло рука была прострелена навылет.

Фелиц Оианди был контужен в голову и казался совершенно одуревшим, хотя рана была легкая.

Только Майор был цел и невредим.

— Черт возьми, — воскликнул Кабуло, приподнимаясь, — вот дьявол-то! Приятнее видеть его в теперешнем положении, чем давеча!

— Да, и я того же мнения, — сказал Ла-Гуан, пробуя улыбнуться. — А ты еще уверял, что он без оружия; спасибо, так угостил, что чуть всех на тот свет не спровадил!

— Признаться, горячо было.

— Да! И мне кажется, что мне тоже не сдобровать… Кабуло… я тоже…

Ла-Гуан упал на пол, закрыв глаза.

Кабуло нагнулся над раненым.

— С ним сделался обморок, — сказал он, — теперь время, а то, пожалуй, еще очнется!.. Бедный Ла-Гуан, жаль мне тебя, да делать нечего! Дружба дружбой, а дело делом! Он приложил хладнокровно дуло револьвера к виску раненого и спустил курок.

— Ну вот и четвертый! — сказал он, вставая. — Этого мне, по правде, жаль, это был старый товарищ!.. Но дело прежде всего!

— Браво! — сказал Майор. — Ты честно заработал свои шесть тысяч франков, друг Кабуло!

— Не считая еще тех денег, которые они получили вперед и которые я у них сейчас отниму; но, если бы нужно было начать снова, то у меня, пожалуй, и духу не хватило бы!.. Да, правду сказать, уж не знаю, от потери ли крови, или от чего другого, но мне кажется, что я сейчас сам упаду без чувств, все кружится у меня перед глазами…

— Ну! Ничего не будет, — сказал ему Майор, — я тебе сейчас перевяжу руку, а пока понюхай этой соли, тебе сейчас лучше станет.

И, вынув из кармана жилетки крошечный флакончик, он подал его раненому.

Кабуло отвернул стеклянную пробку и поднес флакончик к носу.

Майор следил тревожно за его действиями, не спуская с него упорного взгляда.

Едва понюхал Кабуло из флакончика, как вскочил и конвульсивно, со всего размаха грохнулся на пол, даже не испустив крика.

Он умер.

Соль Майора оказалась синильной кислотой.

— Покойной ночи! — сказал Майор, расхохотавшись ужасным смехом. — Этот мошенник был слишком умен, он бы мне стал мешать! Гм! Кажется, теперь тут порядочно просторно стало, — прибавил он, оглядываясь кругом и растирая каблуком флакончик в порошок.

Считая его, оставались еще четыре человека в живых. Пятеро были убиты.

В числе живых были: во-первых, Мичела, все еще без памяти лежавшая на том же месте, где она упала, потом Себастьян, мрачный, молчаливый, связанный и привязанный к стулу, на котором сидел, и, наконец, Фелиц Оианди.

Последний стоял в отдаленном углу комнаты и глядел вокруг себя бессмысленным взором.

Им овладел безотчетный, безумный страх, зубы его стучали, все тело нервно дрожало.

Майор посмотрел на него пристально и пожал презрительно плечами, не сказав ему ни слова. Затем с возмутительным хладнокровием он нагнулся по очереди к каждому валявшемуся трупу и, убедившись, что смерть вступила в свои права, стал шарить в их карманах, забирая у каждого те деньги, которыми так щедро их наделил.

Это делалось не из жадности. При огромном богатстве Майора эти несколько тысяч франков не могли представлять в его глазах ни малейшего интереса, но он не хотел, чтобы полиция знала, что эти люди попали в этот дом за вознаграждение, и постарался, насколько возможно, скрыть следы.

Окончив это дело, он выпрямился, и страшный огонь блеснул в его глазах. Он подошел к бывшему матросу:

— Ну, друг Себастьян, теперь за тобою очередь, — сказал он беспощадным тоном.

— Убейте меня, — ответил тот с хладнокровной решимостью, — убейте меня, так как я в вашей власти!

— Ну! Время терпит, — сказал Майор, смеясь зловещим голосом. — Потолкуем прежде с полчасика.

— Мне не о чем с вами говорить.

— Может быть, но я имею кое-что сказать тебе. Зачем ты мне изменил?

— Я вам не изменил, я за себя отомстил.

— Какое остроумное мщение: отправиться рассказывать наши дела толпе бездельников, которым до этого дела никакого не было!.. Если уж ты считал себя вправе мне отомстить, зачем ты меня просто не убил?

— Я часто об этом думал.

— Что же тебе помешало?

— Вы слишком бы скоро умерли, а я хотел, чтобы вы долее страдали.