Заживо погребенный

Между Патни и Вольтеррой — существенная разница, во многом; но Вольтерра и Главная улица Патни на двух картинах неоспоримо, очевидно, безусловно — были писаны одной и той же кистью; вы не могли не видеть, что тут одна манера, те же мазки, один и тот же взгляд, охват и постиженье, одним словом, та же ослепительная, строгая передача натуры. Сходство бросалось в глаза и безусловно убеждало. Оно бы не укрылось даже от аукциониста. Однако мистер Оксфорд о нем не проронил ни слова. Он его, кажется, вовсе не заметил. Все, что он сказал, выходя из зала, когда Прайам окончил свою довольно односложную хвалу, было:

— Да, вот она, та маленькая коллекция, которую я собрал, и я горжусь, что смог ее вам показать. А теперь я бы очень хотел, чтоб вы со мной отобедали в клубе. Ну, пожалуйста. Я буквально буду в отчаянии, если вы откажетесь.

Прайаму с высокой горы было плевать на отчаяние мистера Оксфорда, и вся душа его противилась обеду в клубе мистера Оксфорда. Но он ответил «Да», потому что так было всего легче при его стеснительности, а мистер Оксфорд был человек решительный. Прайаму ужасно не хотелось идти. Его расстроило, встревожило, его пугало молчание мистера Оксфорда.

На автомобиле они подкатили к клубу.

Клуб

Прайам прежде никогда не бывал в клубе. Мое заявление вас может удивить, вы можете даже мне не поверить, но тем не менее это — сущая правда. Родину клубов он покинул еще в юности. Что же до английских клубов в иных городах Европы, они знакомы были ему по внешности, да по одобрительному лепету их приверженцев за tables d'hôte, и желание дальнейшего с ними ознакомления не было столь жарким, чтобы его сжигать. Вот он и не знал клубов.

Клуб мистера Оксфорда его встревожил, запугал — такой громадный, черный. На первый взгляд он напоминал ратушу какого-нибудь крупного промышленного города. Когда вы стоите на тротуаре перед пролетом гигантских ступеней, ведущим к первой паре вращающихся дверей, голова ваша оказывается определенно куда ниже ног существа, оглядывающего вас из-за стекла. Голова ваша куда ниже и подоконников могучих окон цокольного этажа. Потом — еще два этажа, а уж над ними выступает карниз резного камня, угрозой нависающий над вашим взором. Десятой части этой глыбы, да что там, всего осколка с краю хватило бы на то, чтоб раздавить слона. И весь фасад при этом черен, черен от вековых углеродных отложений. Мысль о том, что это здание — ратуша, используемая не по назначению, постепенно покидает вас, пока вы смотрите. Вы понимаете нелепость этой мысли. Вы ощущаете, что клуб мистера Оксфорда — памятник, реликт, остаток тех веков, когда ходили по земле гиганты, и он, неповрежденный, дошел до нас, пигмеев, старающихся его приспособить. Единственным потомком гигантов был, по-видимому, страж за дверью. Когда мистер Оксфорд и Прайам вскарабкались к дверям, этот единственный гигант с гигантской силой распахнул гигантскую дверь, они вошли, и дверь захлопнулась за ними, заметно всколыхнув воздух. Прайам оказался в огромном интерьере, под потолком, плывущим в дальней, дальней вышине, как небеса. Он смотрел, как мистер Оксфорд расписывается в гигантском томе под гигантскими часами. Покончив с этой процедурой, мистер Оксфорд, пройдя мимо бескрайних перспектив справа и слева, ввел его в очень длинную залу, обе длинных стены которой были утыканы несчетными огромными крюками — то там, то сям висело на крюке пальто, висел цилиндр. Мистер Оксфорд выбрал два крюка в этом пространстве, и когда они с Прайамом достаточно разоблачились, ввел его в еще другой огромнейший покой, по-видимому призванный напоминать о банях Каракаллы. Над гигантской чашей, выдолбленной из цельного гранита, Прайам почистил ногти такой громадной щеткой для ногтей, каких прежде не видывал даже и в ночных кошмарах, а служитель почистил его орудием, напоминавшим грозное оружие, некогда служившее Анаку[16].

— Сразу отправимся к столу, — осведомился мистер Оксфорд, — или желаете сначала джина с агностурой?

Джин с ангостурой Прайам отклонил, и по впечатляющей лестнице темного мрамора, потом через другие апартаменты, они вошли в столовую, которую можно было успешно использовать для выездки лошадей. Здесь вы видели шесть гигантских окон в ряд, и на каждом занавес пышными каскадами стекал из незримости в зримость. Потолок тоже, вероятно, существовал. На каждой стене висели гигантские картины в тяжелых, узорных рамах, а в простенках стояли на базальтовых колоннах героические мраморные бюсты. Стулья нельзя бы было сдвинуть с места, если б не могучие ролики, но рядом со столами они казались изящными безделушками. В одном конце столовой стоял буфет, который не дрогнул бы под цельной бычьей тушей, в другом конце — пламя, над которым можно бы поджарить эту тушу в её целостности, плясало под каминною доской, до которой не дотянулся бы локтями Голиаф.