Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир (СИ)

Михаил Азаров Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир

Lowe stories "железной маски" дома Романовых

Глава «Августейшего» романа

Из семейной хроники дома Романовых. Мемуары Фанни Лир. Опальный великий князь Николай Константинович Приезд в Россию

Фанни Лир

С детства среди моих любимых исторических героев, вроде Александра Македонского, Юлия Цезаря, Петр Великий занимал особое место. Меня увлекали рассказы о романтических похождениях этого царя, трудившегося, как простой работник, и женившегося на полунищей бродяжке; о ледяном доме Анны, диком великолепии великой и жестокой Екатерины, о снежных равнинах России, бешеных тройках, несущихся по ледяному покрову Невы, и о светлых северных ночах. «Вот, куда я поеду, когда выросту», говорила я своей матери. Мои мечты осуществились, и в один дождливый ноябрьский день я, вместе с своей служанкой Жозефиной, неслась из Парижа в страну моих мечтаний. Когда, миновав холодный и угрюмый Берлин и вдоволь насладившись пленявшим меня зрелищем белых от снега полей, мы, наконец, достигли Вержболова, я почувствовала себя, как дома. Но тут же начались разные неприятные сюрпризы: у меня отобрали все мои книги, состоявших исключительно из одних романов; из двух чемоданов мне не доставили того, где был весь мой туалетный багаж, без которого путешествующая женщина все равно, что солдат в походе без амуниции, и, в конце концов, объявили, что, в виду каких-то упущений в моем паспорте, я должна отослать его для исправления в Кенигсберг, а сама оставаться на станции до его возвращения. Напрасны были все мои возражения и мольбы. Мне отвели небольшую комнату, лишенную всяких удобств цивилизованной обстановки, где приходилось прожить неопределенное время.

Высунув голову в форточку запыленного окна моей кельи, я с любопытством осматривая окружающий пейзаж. На первых порах Россия оказалась не очень-то гостеприимной! Неподалеку, на свинцовом пологе неба, картинно вырисовывался зелеными стенами и золотыми звездочками, рассыпанными по голубому куполу, какой-то киоск. Мне сказали, что это церковь. Войдя туда, я пришла в восторг отблеска ее убранства; все, что блестит, восхищает меня. Затем, войдя в станционный зал, я нашла там начальника таможни и другого господина, как мне потом сказали, агента тайной полиции. Эти господа спросили меня, не знаю ли я кого в Петербурге. Вспомнив об одном прелестном русском, с которым я познакомилась в Вене, я наудачу назвала его фамилию.

— Ну, вот, вы и телеграфируйте ему! — воскликнули мои собеседники. — Вы, вероятно, актриса?

Я подтвердила это предположение и послала телеграмму. На другой день ко мне постучался полицейский и объявил, что, вследствие полученной от генерала Трепова депеши, я могу отправиться в путь со следующим поездом. Нечего говорить, как я была рада.

Странное совпадение: теперь я въезжаю в Петербург, а впоследствии покидала его по специальному приказу того же Трепова.

Первый день в Петербурге. Серебряная старость.

Итак, я в России! Я люблю общий вид этой страны и не нахожу в нем ничего печального.

В 10 часов мы были в Петербурге. Громоздкая карета, вероятно, служившая, еще во времена Екатерины, доставила нас в Hotel de France, где мы поселились весьма комфортабельно.

Отогревшись у камина и освежив себя прекрасной ванной, я позавтракала с большим аппетитом, причем нашла, что здесь самый лучший в свете хлеб, изготовленный немцами, получившими, как известно, при Петре исключительное право быть булочниками и аптекарями. Отослав два письма моим знакомым, я получила ответ, что один из них заедет за мной в полночь, и чтобы я к тому времени принарядилась.

В назначенный час он привез меня на тройке в Restaurant Vert, что на Мойке.

Войдя в голубой кабинет, я услыхала нестройный шум голосов и, очутившись затем в обширном зале, остановилась смущенная и ослепленная блеском оружия, орденов, бряцающих сабель, аксельбантов и эполетов, которые в каком-то хаосе запестрели передо мной. Слышала, как во сне, что меня представляют князьям, графам, боронам, и машинально отвечала на их приветствия, и, только выпив первую рюмку водки и закусив, по русскому обычаю, начала отдавать себе отчет в окружающем. Увидела, что нахожусь в среде блестящих представителей старости, которую по цвету, ее волос называю серебряною.

Постепенно овладев собой, я засыпаю этих господ вопросами о их мундирах, чинах, орденах (у одного генерала было надето 17 орденов) и быстро приобретаю большие сведения в этой полковой науке, которую к концу месяца знала даже лучше самих русских.

Шампанское еще больше развязало языки. Меня осыпали любезностями, научили пить брудершафт, и, наконец, повели к ужину, который длился до 7 часов утра.