Тем удивительнее для меня, что тысячи взрослых мужчин так по-детски жаждут опять и опять видеть бегущих лошадей и стоящих на колесницах людей. Если бы их еще привлекала быстрота коней или искусство людей, то в этом был бы некоторый смысл, но они благоволят к тряпке, тряпку любят, и если бы во время самих бегов в середине состязания этот цвет перенести туда, а тот сюда, то вместе с ней перейдет и страстное сочувствие, и люди сразу же забудут тех возниц и тех лошадей, которых они издали узнавали, чьи имена выкрикивали. Такой симпатией, таким значением пользуется какая-то ничтожнейшая туника, не говорю уже у черни, которая ничтожнее туники, но и у некоторых серьезных людей; когда я вспоминаю, сколько времени проводят они за этим пустым, пошлым делом и с какой ненасытностью, то меня охватывает удовольствие, что этим удовольствием я не захвачен. И в эти дни, которые многие теряют на самое бездельное занятие, я с таким наслаждением отдаю свой досуг литературной работе. Будь здоров.[42]
Естественно, соперничество порой доходило до стычек, драк, кровопролития. Римская страсть к скачкам передалась византийцам. В 532 году спортивные страсти константинопольских болельщиков переросли в восстание, в ходе которого сгорело полгорода, а император Юстиниан едва не лишился престола.
Интересно, что преданность какой-то конкретной команде (из которых самыми популярными были синие и зеленые) была свойственна именно болельщикам, а не возницам: из эпитафий и других свидетельств очевидно, что многие спортсмены на протяжении своей карьеры выступали за разные команды, нередко — за все четыре. Зато от болельщиков до нас дошли свинцовые таблички с заклинаниями такого содержания: «Демон, кто бы ты ни был, с этого дня, с этого часа, с этого мгновения истязай и казни лошадей „зеленых“ и „белых“, убивай их возниц, обрушь колесницы, не оставь дыханья в их телах». «Искалечь каждый член, каждое сухожилие, плечи, лодыжки и локти „красных“ возничих, доведи до исступления их рассудок, их разум, их чувства, пусть они не знают, куда правят, выдави им глаза, пусть не видят пути — и они, и их кони».