Здесь был Шва

— Вот это уж точно, — ответствовал Шва. — Но всё не так плохо. Тётя Пегги приходит несколько раз в неделю, помогает.

Должно быть, сегодня у тёти Пегги выходной. На плите в глубокой сковородке покоился сырой цыплёнок. Я потыкал в него пальцем. Комнатной температуры. Кто знает, сколько времени он так пролежал.

— Может, закажем пиццу?

— Да ладно, — отмахнулся Шва, включая духовку. — От высокой температуры все бактерии окочурятся.

Шва провёл со мной экскурсию по дому. Стены везде были белые, кроме одной в каждой комнате, которая отличалась по цвету. Эффект, кстати, балдёжный. В гостиной стенка была зелёная, в кухне — красная, в столовой — голубая. Цветная стенка в комнате Шва была бежевая. И почему я не удивлён?

— Так вы это… того… — спросил я как можно деликатнее. — Давно вы с отцом… в автономном плавании?

— С тех пор, как мне исполнилось пять, — сказал Шва. — Хочешь посмотреть мою коллекцию скрепок?

Я прогнал услышанное по своим извилинам ещё раз, не уверенный, правильно ли расслышал.

— Ты… Это у тебя хохма такая, да?

Шва сунул голову под кровать и вытащил оттуда коробку. Внутри были пластиковые пакетики на липучке — штук сто, не меньше — и в каждом из них лежала… да, вы угадали правильно — канцелярская скрепка.

Тут были всякие: большие, маленькие и толстенные чёрные, которыми стягивают целые стопки бумаг.

— Клёво, правда?

Я только стоял и пялился на всё это богатство.

— Слушай, Шва, а когда тебя выпустили из дурдома?

Он сунул руку в коробку и выудил оттуда невзрачный пакетик с серебристой скрепкой.

— Вот этой скрепкой был скреплён договор о неприменении ядерного оружия, подписанный Рейганом и Горбачёвым.

— Ну да, скажешь!

Я пригляделся. Скрепка как скрепка, ничего особенного.

Он вытащил другую — сделанную под бронзу.

— А вот эта скрепляла оригинал текста «Hey Jude» [21]. — На свет появилась ещё одна — с голубым пластиковым покрытием. — Вот этой были скреплены листы руководства по эксплуатации космического шаттла.

— Ты хочешь сказать, что она побывала в космосе?

Шва кивнул.

— Вот это да!

Он показывал мне скрепку за скрепкой — каждая последующая потряснее, чем предыдущая.

— Откуда ты их все выдрал?

— Писал всяким знаменитостям и просил у них скрепки с какого-нибудь важного документа. Ты даже не поверишь, сколько из них ответило!

Шва — гений. По большей части народ охотится за письмами, документами и людьми, делающими историю, но никому ещё не пришло в голову заняться теми крохотными штучками, что скрепляют листы истории между собой. А вот Шва додумался. Его коллекция — самая ординарная и одновременно самая интересная из всех, что я когда-либо видел.

Обед был готов только к девяти часам, и такого отвратного цыплёнка я в жизни не ел, если не считать того, что подали однажды на дне рождения одного моего приятеля и который походил по вкусу на пиньяту. И всё равно, мне понравилось обедать со Шва и его отцом — тот даже за едой не выпускал гитару из рук, продолжая терзать её пальцами, вымазанными в курином жире.

— Такое впечатление, что ничто на свете его не колышет, — поделился я со Шва, пока его папа мыл тарелки.

— Да, такая уж это штука — мозговая травма, — вздохнул Шва и отправился заново перемывать за отцом посуду. — Но в качестве транквилизатора я бы её рекомендовать не стал.

* * *

На следующий день я обедал один на один с собственным отцом. Мама с Кристиной отправились по магазинам, Фрэнки тоже улетучился из дому — они с друзьями, такими же, как он, студентами-отличниками, занимались своими небожительскими делами. Я ничего не мог поделать — всё время думал о Шва, о том, как он каждый день приходит домой к отцу, который, может, покормит его, а может и нет… Это вам не мой отец. Меня, может, и не замечают, но голодным я не хожу. К тому же мне не приходится опекать собственного папулю.

Втайне папа обожал, когда мамы не было дома и он мог единолично царствовать на кухне; и, сказать по правде (хотя мы, дети, никогда бы не признали этого вслух), стряпал он лучше мамы. Сегодня он приготовил своё коронное блюдо Fettucine al Bonano, волшебным образом превратив всё, что завалялось в морозилке, в шедевр поварского искусства. Проблема сегодня была не в еде, а в едоках. Понимаете, когда мы с отцом в компании других людей, то мы общаемся с лёгкостью, но стоит нам остаться вдвоём — и мы становимся похожи на двух актёров, позабывших свои реплики.

— Ну как, удалось разломать Манни? — спросил отец после нескольких минут молчаливого жевания.

Я пожал плечами и помотал свисающими изо рта феттучини.

— Да как сказать. Тело благополучно пережило взрыв, но голова куда-то запропала. Моё мнение — она вышла на орбиту вокруг Земли.

— Если и вправду окажется, что его нельзя разломать, твой старик получит надбавку к жалованию и продвижение по службе.