Спохватившись, Бритт-Мари отодвинулась от окна, пока ее не заметили с улицы. Был девятый час, и молодежный центр снова погрузился во тьму – лампы не горели. В темноте Бритт-Мари мыла цветочные ящики. Посыпала землю содой. Больше всего ей не хватало ее балкона. На балконе человек не бывает одинок – у него есть машины, дома, люди на улице. Ты и среди них, и как бы нет. Это в балконах самое лучшее. А еще – когда стоишь, закрыв глаза, на балконе рано утром, пока Кент не проснулся, и чувствуешь, как ветер шевелит волосы. Бритт-Мари часто стояла так, и это было как Париж. Конечно, она никогда не бывала в Париже, потому что Кент не вел там дел, но она разгадала ужасно много кроссвордов про Париж. Это самый кроссвордовский город, и Ингрид всегда говорила, что они будут жить там, когда вырастут, – она и Бритт-Мари. Когда Ингрид станет знаменитостью. Знаменитости живут в Париже, и у них есть прислуга, это Ингрид знала, а Бритт-Мари устраивало все, что нравилось Ингрид. Против того, чтобы называться по-американски, Бритт, Бритт-Мари тоже ничего не имела, но из-за прислуги сильно переживала. Вдруг решат, будто сестра Бритт-Мари так плохо убирается, что вынуждена кого-то нанимать. О таких женщинах мама отзывалась с презрением, а Бритт-Мари не хотелось, чтобы кто-нибудь говорил с презрением про Ингрид.
Пока Ингрид добивалась успехов в большом мире, Бритт-Мари продолжала добиваться успехов в мире маленьком. Прибираться. Наводить порядок. Ингрид это замечала. Она замечала сестру. Каждое утро, когда Бритт-Мари укладывала ей волосы, Ингрид не забывала сказать: «Спасибо, Бритт, как здорово у тебя получилось!» – вертя головой перед зеркалом в такт какой-нибудь песне с долгоиграющей пластинки. У Бритт-Мари никогда не было пластинок. Зачем пластинки, если есть старшая сестра, которая тебя замечает?
Бритт-Мари не хватало Ингрид. Гораздо больше, чем балкона.
Бритт-Мари вздрогнула: дверь грохнула так, словно в нее метнули топор. За дверью оказалась Вега. Без топора. Зато вся мокрая – на пол с нее текла вода и жидкая глина. У Бритт-Мари внутри все закричало.
– Почему вы не зажжете свет? – Вега прищурилась в темноту.
Бритт-Мари сцепила руки в замок.
– Освещение не работает, голубушка.
– А вы лампочки поменять не пробовали? – Вега наморщила лоб, словно изо всех сил старалась не выкрикнуть «ГОЛУБУШКА!».
В дверях появился Омар – с глиной в носу. Как он ухитрился? Существует же, в конце концов, сила тяжести.
– Купите лампочки! У меня есть обалденные сберегайки! По специальной цене! – бодро отрапортовал Омар, предъявив Бритт-Мари рюкзак.
Вега пнула его по лодыжке. Потом с неуклюжей дипломатичностью подростка заглянула Бритт-Мари в глаза и спросила:
– Можно мы матч посмотрим?
– Какой… матч? – удивилась Бритт-Мари.
– Матч! – ответила Вега примерно таким тоном, как если бы ее спросили: «Какой папа римский?»
Теперь Бритт-Мари сложила руки на животе.
– Что за матч?
– Футбольный! – хором выдохнули Вега и Омар и посмотрели на Бритт-Мари, как смотрели на Кента его дети, когда он как-то произнес «рождественский гном» и изобразил пальцами кавычки.
– Ах-ха, – недовольно произнесла Бритт-Мари, с отвращением глядя на перепачканную одежду.
Не на детей, разумеется. На их одежду. Дети ни в коем случае не вызывают у Бритт-Мари отвращения.
– Он всегда разрешал нам смотреть. – Вега указала на фотографию возле двери: пожилой мужчина с футболкой «Банк» в руках.
На другой фотографии, рядом с первой, тот же мужчина стоял в белой куртке перед грузовиком; на одном нагрудном кармашке значилось «ФК Борг», а на другом – «Тренер-инструктор». Куртку пора бы почистить, подумала Бритт-Мари. Похоже, про соду в этом поселке никто и не слышал.
– Меня об этом не уведомили. Вам придется поговорить с этим человеком, – объяснила Бритт-Мари.
Воцарилось такое молчание, что стало трудно дышать.
– Он умер, – сказала наконец Вега своим кроссовкам.
Бритт-Мари посмотрела на мужчину на фотографии. Потом опустила взгляд на руки.
– Это… ах-ха. Прискорбно слышать. Но ведь я тут ни при чем.
Вега сощурилась на нее с ненавистью. Потом пихнула Омара в бок и прошипела:
– Пошли отсюда, Омар. Ну ее.
Она уже отошла на несколько шагов, когда Бритт-Мари заметила в паре метров от двери еще троих детей. Мальчики лет двенадцати-тринадцати. Один рыжий, один черноволосый и один с высоким уровнем холестерина. Не то чтобы у Бритт-Мари были предрассудки, но под их взглядами она почувствовала себя чуточку виноватой. Бритт-Мари это ощущение не понравилось. Из пиццерии на площадку падал свет. В окна видно было, что один телевизор там точно есть.
– Позвольте спросить, почему вы не смотрите футбол в пиццерии, или в автосервисе, или что там оно сейчас, если этот матч для вас так важен? – спросила Бритт-Мари исключительно вежливо, а вовсе не как конфликтный человек.
Омар пнул мяч на парковку и тихо ответил:
– Они там пьют. Если проигрывают.
– Ах-ха. А если выигрывают?
– Тогда они пьют еще больше. Поэтому он всегда пускал нас смотреть футбол сюда.
Омар указал на мужчину на фотографии. Бритт-Мари крепче стиснула руки.
– Ах-х-а.