Здесь была Бритт-Мари

Слово «карьера» Бритт-Мари произнесла с заботой в голосе. Без малейшего осуждения. Однако девушка, кажется, все же услышала в этом осуждение, потому что лицо у нее сделалось как у одной соседки Бритт-Мари, которой Бритт-Мари попыталась выказать свою заботу. Соседка обозвала Бритт-Мари «старой перечницей», потому что Бритт-Мари позвонила ей в дверь и благожелательно уведомила о правилах пользования общедомовой прачечной. В четвертый раз. Бритт-Мари очень обиделась. Не на «старую», это она все же смогла вынести, но какая же Бритт-Мари «перечница»? Она заботливая, а это совсем другое. Она объясняла это соседке каждый раз, как они встречались, пока через несколько месяцев та не заорала: «Да сколько можно талдычить одно и то же, черт побери!» Бритт-Мари эти слова глубоко ранили, потому что она не из тех, кто талдычит. «Разве я такая? Как по-твоему, я талдычу, Кент? Как ты думаешь? Я талдычу?» — спросила она Кента тем вечером. «Ненене, ё-моё», — пробормотал Кент. «Вот и я, именно это я и говорю! Ничего я не талдычу!» — кивнула Бритт-Мари. После этого она всю ночь пролежала без сна. Она разволновалась из-за того, что в доме есть люди, которые совершенно несправедливо полагают, будто Бритт-Мари способна талдычить.

— Мне очень жаль, но… — нетерпеливо начала девушка, явно намереваясь выпроводить Бритт-Мари. Поэтому Бритт-Мари перебила, кивнув на наклейки:

— Если вы любите футбол, вам, наверное, это нравится.

— Да! Вам тоже? — просияла девушка.

— Разумеется, нет, — прояснила ситуацию Бритт-Мари.

— Ага…

— Ах-ха.

Девушка покосилась на свои наручные часы, потом на еще одни, настенные. Она явно вознамерилась выдворить Бритт-Мари, так что Бритт-Мари решила выказать некоторую социализированность.

— У вас сегодня волосы лежат по-другому, — заметила она.

— Что?

Бритт-Мари доброжелательно улыбнулась:

— Стрижка выглядит не как вчера. Разумеется, это современно. Когда не надо ничего решать.

И тут же добавила:

— Разумеется, ничего страшного.

Ведь Бритт-Мари никого не осуждает. Девушка откашлялась.

— О’кей. Спасибо, но теперь я…

— Похоже, это очень практично. Стрижка, — одобрительно кивнула Бритт-Мари.

На самом деле короткие волосы торчали во все стороны, как если бы кто-то пролил апельсиновый сок на ковер с ворсом. Кент постоянно это делал, когда пил водку с апельсиновым соком во время этих футбольных матчей, пока Бритт-Мари не решила, что с нее достаточно, и не перетащила ковер в гостевую комнату. Это было тринадцать лет назад, но она до сих пор думает об этом. Ковры Бритт-Мари и ее воспоминания в этом смысле похожи: с них трудно свести пятна.

Но стрижка, конечно, может быть какой угодно. Сегодня она напоминает укроп, который вырастили в горшке на балконе. Ничего страшного, разумеется. Против укропа у Бритт-Мари нет ни малейших предубеждений.

Девушка кашлянула. Стрижка никак себя не проявила.

— К сожалению, у меня нет времени.

— А когда будет? — уточнила Бритт-Мари.

Девушка задышала, словно очень полный мужчина, а не очень худенькая девушка.

— В каком смысле?

Бритт-Мари достала записную книжку и методично прошлась по списку дел.

— У меня есть время в три часа.

— У меня сегодня все расписано, не полу… — сделала попытку девушка.

— Также я могу встретиться с вами в четыре или в пять часов, — дипломатично предложила Бритт-Мари.

— Сегодня мы закрываемся в пять.

— Значит, договоримся на пять, — подытожила Бритт-Мари, изготовившись сделать пометку в списке; свежезаточенный карандаш материализовался между ее указательным и большим пальцами.

— Но я же говорю — не получится! — простонала девушка.

— Значит, в пять вы заняты? — поинтересовалась Бритт-Мари.

— Да… ну как бы мы закрыва…

— А позже пяти мы встретиться не можем, — заметила Бритт-Мари.

— Что?

Бритт-Мари улыбнулась с поистине ангельским терпением.

— Я не хочу с вами ссориться. Совершенно не хочу. Но, голубушка, разве у нас военное положение? Цивилизованные люди ужинают в шесть, так что позже пяти для встречи поздновато, вы так не думаете?

— Да?

— Как по-вашему, мы можем встретиться за ужином?

— Нет… ну… а… что?

Бритт-Мари кивнула так, словно кивок стоил ей величайшего усилия.

— Ах-ха. В таком случае постарайтесь не опаздывать. Иначе картошка остынет.

И она записала: «18:00. Ужин».

Девушка еще что-то кричала ей вслед, но Бритт-Мари уже ушла. У нее нет времени стоять и талдычить одно и то же весь день напролет.

На часах было девять тридцать пять. Снова в дверь постучали ровно в одиннадцать. За дверью оказалась заботливая Бритт-Мари.

— У вас на что-нибудь аллергия? — спросила она.

— Чего? — отозвалась девушка.

— Есть ли что-то, чего вы не едите? — пояснила Бритт-Мари с тем стоическим спокойствием, каким следует вооружиться, говоря с человеком, который на любой твой вопрос отвечает: «Чего?»

— Я… вегетарианка, — выдавила девушка.

Бритт-Мари вынула записную книжку.

— Ах-ха.

Девушка засопела.

— Но… я же объяснила, что сегодня вечером не смогу…

— Вы рыбу едите? — перебила Бритт-Мари.

— Да… ну да, ем, но я же ска…

— Рыба — не вегетарианская еда, это мясо. Мясо рыбы, — пояснила Бритт-Мари.