Здесь и сейчас

— Ничего, бывает. Туристический самолет небось врезался, — неуверенно пытался объяснить происходящее остановившийся велосипедист.

Минут пятнадцать мы не отрывали глаз от черного столба дыма, поднимавшегося в воздух. Одри схватила фотоаппарат и принялась фотографировать башню, которая находилась буквально в двухстах метрах от нас. Одна бегунья остановилась и начала рассказывать о теракте 1993 года. Тогда погибли шесть человек, но в момент катастрофы людям казалось, что произошел несчастный случай.

В небе появился еще один самолет. Самолет, который не должен был находиться сейчас в небе. Он не должен был лететь так низко. Самолет, который своим полетом недвусмысленно нацеливался на вторую башню.

Люди на аллее в испуге ахнули. На наших глазах происходило что-то ужасное, но все это было так невероятно, что мы не могли в это поверить. А еще через секунду поняли: мы не только зрители трагедии, мы ее участники. А когда поняли, в толпе началась паника.

Люди ринулись бежать в сторону Бруклинского моста, а мы с Одри решили пойти к месту катастрофы.

Одри, вооружившись фотоаппаратом, запечатлевала для вечности царящие вокруг нас ужас, испуг, панику. Сверхнапряжение спасателей. Растерянность случайных прохожих, их блуждающие взгляды, их бегство от охваченного огнем улья.

Мы шли дальше, и становилось еще страшнее. Окровавленные изуродованные тела на асфальте, люди кричали, корчились от боли. Мы словно попали в пекло военных действий. Бейрут оказался в центре Манхэттена.

Осколки, камни, груды искореженного металла. В воздухе летают тысячи листков бумаги. Хаос, дым, вопли. Люди молятся, плачут, зовут на помощь.

Апокалипсис.

В толпе из уст в уста передается слух, что был и третий самолет. Он только что разрушил Пентагон.

Полицейские прилагают все силы, чтобы обуздать беспорядочную стихию. Встали цепочкой. Не пускают нас дальше.

Я ищу взглядом Одри и не вижу ее. Она исчезла. Зову. Она не откликается. Когда я поняла, что осталась одна, мне тоже стало очень страшно. Я побежала по Черч-стрит и вдруг услышала позади себя хрип огромного чудовища. Разъяренного Левиафана. Огнедышащего дракона.

Обернулась и застыла, не в силах шевельнуться. Вижу, как одна из башен начала падать. На моих глазах небоскреб, будто подсеченный молнией, накренился и обрушился на землю, вздымая гигантское облако пыли.

А я стояла как соляной столб. Вокруг меня с криками неслись люди, спасаясь от черного пепла, от обломков, которые летали в воздухе, а потом обрушивались на землю и, падая, загромождали улицы.

Кошмар продолжался. Я видела, как разваливаются металлические конструкции, слышала скрежет, ощущала недостаток кислорода.

И внезапно поняла: вот она смерть, я сейчас умру.

Надо же, всего-то и пожила…

4

Но я не умерла.

В тот же день, 11 сентября, в восемь часов вечера я сидела за стойкой тапас-бара в двух шагах от моего дома.

В тот самый миг, когда я поняла, что башня рушится на меня, Одри схватила меня за руку и втащила в бакалейный магазин. Мы скорчились за огромным холодильником, прикрыли голову руками и замерли, пережидая бурю. Магазин казался ореховой скорлупкой. Его корежило, сотрясало, и, наконец, шквал обломков погреб его под собой.

Я очнулась в другой эпохе. После ядерной войны. Воздух был темным, густым. Сама я лежала под толстым слоем пепла…

Я показала бармену на рюмку, и он налил мне еще виски. Здесь, в северной части Манхэттена, вдали от Всемирного торгового центра я все равно чувствовала себя так, словно нахожусь в осажденной крепости, словно всюду меня подстерегает опасность. Думаю, точно так же чувствовали себя все остальные.

Обычно кипящий весельем бар, был сейчас почти что пустым. Посетители не отрывали глаз от экранов: одни читали на мобильниках эсэмэски и посылали ответы, другие уставились в телевизор, ловя слова журналистов и экспертов, которые на ощупь пробирались к истине, стараясь понять, что же сегодня произошло.

Я отпила глоток виски.

Сегодня, как множество других ньюйоркцев, я могла бы лишиться всего.

А чего, собственно, я бы лишилась?

Какой жизни? Какой любви?

Если бы я погибла, кто всерьез горевал бы обо мне в этот вечер?

Мои родители — безусловно. А кто, кроме них?

Странное воспоминание замерцало в моих мыслях. Утром, когда на нас обрушились груды бетона, когда я поняла, что сейчас умру, я вдруг вспомнила о нем.

Передо мной вдруг всплыло лицо Артура Костелло.

Не мамино лицо, не лицо отца. Не какое-нибудь еще другое.

Почему вдруг он? Мы не виделись целых три года, но я его не забыла.

С ним мне было хорошо. Тепло, надежно. Уважительно. Когда он смотрел на меня, возникало редкое ощущение покоя и уверенности. Я ощущала себя именно такой женщиной, какой хотела быть, какая мне нравилась.

Но как жить с человеком, который появляется на один день раз в году?

С человеком, которого даже с родителями не познакомишь?

С человеком, с которым нельзя строить никаких планов?

С человеком, с которым невозможно разделить вечернее одиночество?

В общем, все ясно!

Ну и хрень!

Я допила рюмку одним глотком.