Здесь и сейчас

Я видел, что отец очень нервничает. Чтобы пальцы не дрожали, он сжал их в кулак, и, пока говорил, его ногти врезались в кожу ладоней.

— Я сел на поезд, приехал в аэропорт. Умирать буду, не забуду нашу встречу. Была суббота за неделю до Рождества. Снег валил вовсю. Рейсы то совсем отменяли, то откладывали. Салливан сидел и ждал меня в баре со стаканчиком мартини. Вид у него был измученный, краше в гроб кладут. Мы пожали друг другу руки, и я в первый раз увидел, как мой отец плачет.

— А потом что?

— Потом он сказал, что у него самолет, времени мало. Объяснил, что оставил нас, потому что не мог поступить иначе. Не уточняя, признался, что с ним случилась большая неприятность. Я спросил, чем могу ему помочь, он ответил, что сам попал в капкан, сам должен из него выбираться.

Я слушал, ушам своим не веря.

— А дальше?

— Попросил пообещать ему кое-что. Во-первых, никому не говорить, что он жив, никогда не продавать Башню двадцати четырех ветров, никогда не открывать железную дверь в подполье маяка и немедленно замуровать ее. Само собой, он не стал отвечать на мои вопросы. Я его спросил, когда мы увидимся, а он ответил так: «Может, завтра, а может, никогда». Запретил мне плакать, приказал быть главой семьи, потому что его с нами больше нет. Вскоре встал, допил мартини, сказал, чтобы я уходил и выполнил свои обещания. «Это вопрос жизни и смерти, Фрэнк». Это были его последние слова.

Меня потрясла эта запоздалая исповедь, и я спросил:

— Ну а ты? Что ты сделал?

— Все, что пообещал. Точка в точку. Вернулся в Бостон, в тот же вечер съездил на маяк и сложил в подполе кирпичную стенку.

— И никогда не открывал железную дверь?

— Никогда.

Мы оба замолчали.

— Ни за что не поверю, что ты не пытался разузнать обо всем этом побольше, — наконец сказал я.

Отец развел руками.

— Я пообещал, Артур… И потом, если хочешь знать мое мнение, то за этой дверью явно скрыты одни неприятности.

— Какие, например?

— Я бы дорого дал, чтобы знать поточнее, но слово свое сдержу.

Я подумал немного и сказал:

— И все-таки есть кое-что, чего я не понимаю. Осенью пятьдесят четвертого, когда Салливан нежданно-негаданно исчез, мы ведь обшарили весь маяк, правда?

— Да. Сверху донизу. Сначала бабушка, потом я, потом шериф и его помощник.

— Значит, вы тогда открывали эту самую железную дверь?

— Да. И я прекрасно помню пустую комнатенку метров в десять с земляным полом.

— Там был люк? Или замаскированный проход?

— Нет, там не было ничего. Я бы заметил.

Я почесал в затылке. Все это показалось мне страшной бессмыслицей.

— Будем реалистами, — предложил я. — Что ужасного там можно обнаружить? Труп? Несколько трупов?

— Это первое, что приходит в голову. Я тоже об этом думал.

— В любом случае ты замуровал дверь в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, так что даже если было совершено убийство, то существует статья о давности привлечения к уголовной ответственности.

Фрэнк помолчал с минуту, а потом почти беззвучно произнес:

— Похоже, за этой дверью что-то поужаснее трупа.

2

Небо почернело. Загрохотал гром. Несколько капель дождя упали на важные юридические документы. Я взял ручку и подписал каждую страничку, потом поставил свою подпись на последней.

— Похоже, с рыбалкой у нас ничего не получится, — сказал я и протянул отцу второй экземпляр подписанного договора.

Он нервно хохотнул и убрал документы в портфельчик.

В молчании мы дошли до внедорожника. Отец сел за руль и хотел уже повернуть ключ зажигания, но я остановил его, постучав в ветровое стекло.

— А почему ты попросил об этом меня? Я в семье не старший сын, и мы с тобой не так уж хорошо ладим. Почему твой выбор пал на меня?

Он передернул плечами, затрудняясь с ответом.

— Я думаю, ты хочешь защитить своих старших, настоящих детей! Так ведь?

— Не говори глупостей! — вскинулся он.

И засопел.

— Было дело, я ненавидел твою мать за обман, — признался он. — И тебя ненавидел, это тоже правда, потому что ты каждый день напоминал мне о ее измене. Но с годами я стал сам себя ненавидеть…

Он подбородком указал на маяк, который темным силуэтом проглядывал сквозь пелену дождя, и громко сказал, стараясь перекрыть шум грозы:

— Суть в том, что эта тайна мучает меня вот уже тридцать лет. И мне кажется, ты — единственный, кто способен ее раскрыть.

— И как мне это удастся, если нельзя открыть дверь?

— Теперь это твоя проблема, — заявил он и включил мотор.

Отец нажал на акселератор и резко тронул машину с места, так что гравий заскрипел под колесами. Секунда — и он уже исчез, словно утонул в потоках дождя.

3

Спасаясь от ливня, я побежал к дому.