Здесь и сейчас

Следующая картина: мы втроем возвращаемся из школы. Это редкий случай, когда мы идем все вместе, потому что каждого из нас раздражает, что взрослые при виде нашей троицы традиционно умиляются нашей похожести и отпускают шуточки вроде: «Ах, как вас мама дома не путает?» или «У вашего папы три ремня или один на всех?» Любомир бесится, что его сравнивают с девчонками, Надюшка недоумевает, отчего ее, такую прекрасную принцессу, ставят вровень с нами, простыми смертными. А я? Мне как-то все равно, моя жизнь не здесь, она в книгах, среди саванн и прерий, лесов и морских просторов.

Мы, подволакивая ноги, ни шатко ни валко двигаемся в сторону дома, оттягивая торжественный момент встречи с родителями, ведь у каждого из нас сегодня в дневнике красуется по жирному красному замечанию. Такой уж урожайный день. У Любашки за драку, у Надьки за разговоры в столовой, а у меня самое позорное замечание: «Нет трусов!» – написанное учителем физкультуры. За это «Нет трусов» меня уже обсмеяли все, кто мог, а я всего лишь взяла на урок вместо коротких спортивных трусиков длинные тренировки, чтобы не светиться белесыми ляжками, не касаться голой кожей бедра грязного, шершавого «козла».

Вот если бы у меня было за разговоры, у Любашки за трусы, а у Надьки за драку – тогда да! А так что, ничего нового, меня обвинят в несобранности, Любомиру напомнят, что драться нужно только за правое дело, а Надьке мама скажет, чтобы поменьше болтала.

Мы идем через сквер, печально помахивая на ходу зелеными портфелями различной степени потертости: мой средний, между обкатанным с ледяной горки Любиным и чистеньким Надюшкиным. И дело не в том, что Надька такая уж аккуратистка, просто недавно мы с ней провели выгодный обмен: мой портфель на ее, а в придачу я получила «Урфин Джюса» почитать.

Я первая вижу ее, она привязана к скамейке куском обыкновенной бельевой веревки. Она дрожит от холода, безучастная ко всему происходящему, а в глубине темных, бездонно печальных глаз застыли испуг и полная безнадежность. Маленькая дворняжка. С утра шел дождь, а днем подморозило, и мокрую недлинную шерсть потихоньку начало прихватывать тонкой корочкой льда.

– Собачка! – первой восклицает Надька.

– Ух ты, ничья, что ли? – вторит ей Любомир.

И только я молчу, переполненная жалостью и сочувствием. Я смело подхожу ближе, присаживаюсь на корточки и осторожно глажу ледяную, дрожащую голову. Собака, не поворачивая морды, только поводит бусинами глаз, благодарная за сочувствие. Ее бы покормить, но у нас ничего нет, даже хлеба, а выданные нам утром три конфеты мы давно съели.

Продолжая оглаживать щупленькое тельце, я чувствую, что появился призрачный шанс реализовать давнюю мечту о собаке. Да я бы и на котенка согласилась или на морскую свинку, но собака – моя самая заветная мечта, за собаку я что хочешь сделаю.

– А давайте возьмем ее домой, – с воодушевлением бросаю назад, за спину, не в силах оторвать холодеющую руку от мокрой шерсти.

– Не, она, наверно, блохастая, – с сомнением возражает Надька, – да и мама не разрешит.

Напоминание о маме включает в моей голове желтый сигнал светофора. Пока еще желтый, я не теряю надежды.

– Но она ведь такая бедняжечка, у нее нет дома. Она замерзнет, заболеет и умрет. Как вы не понимаете!

Мой голос срывается и дрожит. Собака поворачивается и тихонько лижет мне руку, хочет успокоить. Язык у нее удивительно горячий и приятно шершавый.

– Мы понимаем, Верка, – примирительно отвечает Любасик, – но и ты пойми. Сегодня суббота, предки дома. Если бы в другой день, когда одна Кириетта, а так точно выгонят. И нас вместе с ней, а я есть хочу.

– И она хочет, она, может быть, даже больше, чем ты, хочет! Может быть, она никогда в жизни котлету не пробовала!

Мой призыв к милосердию пропадает втуне, тогда я принимаюсь давить на другие чувства:

– Ты посмотри, это же почти овчарка, чистокровная! В крайнем случае, лайка. Если ее выдрессировать, то она знаешь какая умная будет, как в кино. И тебя с ней в армию сразу на границу возьмут. Вы будете нарушителей ловить, и она тебя спасет. Как Джульбарс или как Мухтар. Надюшечка, а ты будешь с ней идти по улице, а она твой портфель в зубах понесет…

– Вот еще, и всю ручку обслюнявит. – Надька всегда мне возражает, Кира называет нас непримиримыми противоречиями.

– И пусть! Зато все мальчишки захотят с тобой познакомиться, даже старшие.

Это железный аргумент. Да и Любасик призадумался: кому же не хочется в пограничные войска.

– А что? – первой сдается Надька. – У нас что, собаки быть не может? У всех есть собаки, а у нас почему нет?

– Не у всех, а у некоторых, – поправляет Любомир, наш миротворец. – Мы, давайте, очень попросим, очень-очень. Все вместе. Вдруг разрешат?

– А если не разрешат, то мы ее накормим и в хорошие руки отдадим, да? – старательно подливаю я масла в огонь. – Ее нельзя здесь оставлять.