Здесь издалека (сборник)

Велик и страшен… А впрочем, нет. Крут и приколен был для Сереги Демина год от Рождества Христова 1991, а от начала перестройки – это смотря как считать. Ходил он на демонстрации, возмущался подавлением свободы слова в Вильнюсе, требовал отмены шестой статьи конституции и всего такого прочего. И славно пригревало уже почти весеннее солнышко, разбрызгивая нестерпимый свой блеск по сугробам на обочинах – ну ничего, вот еще чуть-чуть, и потекут они, и наполнится душный московский воздух щебетом птиц и ароматом цветов.

А теперь, когда надвигался референдум о сохранении СССР, Сереге и вовсе на месте не сиделось. Тут ведь каждый голос был важен. Родственников уже не переубедить, они при Советской власти выросли, а вот друзья-приятели, однокурсники – другое дело. Настроения в целом вполне демократические, только вот гражданской сознательности маловато – могут и вовсе на избирательный участок не пойти, воскресенье ведь, выспаться хочется.

Да и учебы никто пока не отменял. И программы – хоть там перестройка, хоть демократизация, хоть что – программы оставались прежними, да и преподаватели тоже. Первой парой назавтра была, например, история КПСС. Коллоквиум по Февральской и Октябрьской. И преподаватель был такой заматерелый сталинист, на сатира похожий, хоть и хромой (фронтовое ранение), и старый, а девчонок взглядом так и обшаривал. Только спуску в партийных резолюциях никому не давал, даже своим любимицам вроде Машки-толстушки.

Так что лежал себе Серега в постели и читал перед сном «Краткий курс истории ВКП(б)» 38-го года издания. Не то, чтобы у него не было под рукой ничего поновее – классический серый кирпич «Истории КПСС» лежал себе на подоконнике, но… был какой-то особый шик, особый прикол в том, чтобы учить «капээсню» по первоисточникам. Даже не по переизданиям 40-х или 50-х, а именно по первому, тому самому, легендарному… Да не так уж много и изменилось в «кирпиче», если честно. Потолстел он, расплылся в округлых и длинных оборотах речи, исчезла сталинская шершавость языка, суконность формулировок, безвкусность тавтологий, за которыми так и видишь, как рука с трубкой нарезает воздух: во-первых… во-вторых… За ней весь мир и так следит, не дыша – так к чему ей заботиться о стиле?

Читаешь – как наждачкой натираешь стекло, и противно, да не забудешь, не отключишься. Нет, далеко округло-унылому бормотанию «кирпича» до этой суконности Виссарионыча.

«Революционное возмущение петроградских рабочих и солдат переливало через край. 3 (16) июля в Петрограде, в Выборгском районе, стихийно начались демонстрации. Они продолжались весь день. Отдельные демонстрации разрослись в общую грандиозную вооруженную демонстрацию под лозунгом перехода власти к Советам… Несмотря на мирный характер демонстрации, против демонстрантов были выдвинуты реакционные части – юнкерские и офицерские отряды. Улицы Петрограда обильно были политы кровью рабочих и солдат. Для разгрома рабочих были вызваны с фронта наиболее темные, контрреволюционные воинские части.

Меньшевики и эсеры в союзе с буржуазией и белогвардейскими генералами, подавив рабочую и солдатскую демонстрацию, обрушились на большевистскую партию. Помещение редакции “Правды” было разгромлено. “Правда”, “Солдатская правда” и ряд других большевистских газет были закрыты… 7 июля был издан приказ об аресте Ленина… Кончился мирный период революции, ибо в порядок дня был поставлен штык».

А какая самоуверенность в оценках! Заранее задано, кто хорош, кто плох, и не нужно ничего доказывать. Мы вас свергнуть хотим, а вы защищаться осмеливаетесь, части с фронта вызываете. Да еще не нами распропагандированные, а темные, вишь ты. Вы нам газету закрыли, а вот мы вас штыком, и все одно вы виноваты будете. Смешно даже представить себе, чтобы в «боевом восемнадцатом» кто-нибудь там жаловался на закрытие газеты… К стенке не поставили как классово чуждого – дыши да радуйся.

Эх, да какой там штык? Ну, редакцию разогнали, ну приказ об аресте издали. Да так и не арестовали. Поделом, поделом тебе, Керенский… Большевики-то времени не теряли!