«Здесь начинается ад»

– Погоди, Леонидыч, – сказа Вини. – Но если не будет прорыва к Сталинграду, например, значит и котла не будет?

– Не будет Сталинградского, какой-нибудь другой будет. Донецкий, например. Так твой Марк Аврелий говорил, а Кирьян Василич?

– Чего это сразу мой-то… Студента нашего он. Я-то тут причем.

Тут засомневался Вини:

– Погодите, а вдруг мы хуже сделаем?

– Куда уж хуже-то… – вздохнул Леонидыч. – Сколько людей живы останутся, подумал?

– Может быть и останутся. А может быть… – Он подумал и продолжил. – Гарантии-то нет.

– Гарантия на войне одна, мил человек – винтовка чистая, да патронов побольше. А все остальное… Пошли датскую сволочь поспрашиваем, где ихний генерал сидит.

– Штурмбанфюрер!

– Мальчик, девочка… Правильно, Леонидыч?

Когда они вернулись к отряду – снова забухала артиллерия по высотке. На этот раз включилось что-то тяжелое. После каждого разрыва земля вздрагивала даже здесь.

Но на это ни кто не обращал внимания. Даже девчонки, что удивительно. Хотя Рита уже привыкла к запаху железа и грохоту выстрелов, но вот Маринка-то почему совершенно спокойно переносила близкий бой?

– Эй, данскер! Моя-твоя понимать? – подошел к нему Вини. – Никто датским не владеет? А?

– Если штаны снять – овладеем…

– Тьфу, на тебя Еж! – рассердилась Рита. – Сколько можно пошлить-то а?

– Да ладно, не хочешь не бери… Вон какой красивый у нас данскер. Маринка, хочешь данскера?

– Да нет наверное, – засмеялась та. – Спасибо тебе большое за заботу. Сам его бери.

– Не. Мне тоже не надо.

– Политрук! Смени-ка десантника на часах. Пусть сюда дует.

– Есть… – без энтузиазма сказал Долгих и отправился в чащу. Через пару минут десантник был на месте.

– Прокашев!

– А? То есть я!

– Ты по-датски кумекаешь?

– Одно слово только. Кьеркегор.

– Ну, господи… А что это?

– Это философ датский. Развивал иррационалистические воззрения. В противовес немецкому классическому идеализму настаивал на вторичности рациональности и первичности чистого существования, то есть экзистенциальности, которое после сложного диалектического пути развития личности может найти свой смысл в вере.

– Это вот чего ты сейчас сказал? – подал голос Еж.

– Не обращайте внимания, Андрей. Издержки образования, – ответил ему Прокашев, раскладывая на тряпке детали затвора трехлинейки.

– Нет, ты вот мне все-таки поясни, чего ты сейчас сказал, а?

– Ну… Вот смотрите, Андрей, как вас по батюшке?

– Не важно.

– Хорошо. Разум нас все время обманывает. Например, когда разумом слышишь как свистят пули – надо помнить, что они не твои. Они уже пролетели. Но разум все равно заставляет тебя кланяться им. А твоя пуля – ты ее не услышишь, она летит вперед свиста – является окончательной и бесповоротной точкой твоей экзистенции. То есть существования. Отсюда следует вывод – разум вторичен, а существование первично.

– Это и ежу понятно. То есть мне. – А зачем такими сложными словами говорить?

– А вот отсюда и следует неизбежный вывод, что даже временное прекращение разумной деятельности не является прекращением существования.

– Ну, бляха-муха… Этому на философском факультете учат что ли? – Еж старательно пытался понять ход мысли философа.

– Этому жизнь учит. Я знаю, что та пуля, которая прекратит мою рациональную деятельность, не сможет прекратить мое существование. Ибо она в другой плоскости…

Их разговор неожиданно оборвал мощный взрыв, ухнувший где-то недалеко так, что осколки тут же застучали по стволам деревьев.

– Какой противный стук… – сказал Прокашев и продолжил. – Когда эта моя жизнь закончится, я обязательно стану греком. Там тепло, виноград и оливки.

– Ну ты еще себе имя выбери заранее.

– А чего его выбирать? Уже выбрал. Мне бы хотелось, чтобы меня звали Конхисом. А если не получиться греком, я бы хотел быть хомячком…

– Эй, Хомячок! – крикнул дед. – Подь-ка сюды!

Прокашев-Конхис вздохнул, положил винтовку и масленку и пошел к командирам.

– Переводить будешь! – сказал Леонидыч.

– Я? Я же не знаю датского!

– Зато ты умный!

– А я тут зачем? – спросил Колупаев.

– А ты страшные морды корчи. Они у тебя получаются, – велел дед. – Эй, данскер, штаб твой нужен. Штаб! Понял? Штаб где?

Тот пожал плечами – не понимаю!

– Валер! Подь сюды! – крикнул дед, раскуривая самокруточку. – И бинты немецкие прихвати. Ага?

– Сейчас, – откликнулся Валера. Через минуту подошел и протянул деду.

– Не… Ты сядь рядом и приготовь, как будто рану бинтовать.

– Ага…

– Готов? Паша отстрели этому говнюку палец на ноге.

– Подождите! Вы чего? Дайте я попробую сначала! – воскликнул Прокашев.

– Паша, погодь… Ну попробуй, хомячок или как там, Комхис?

– Конихс. Эй! Я – Леша. Ты? Наме как?

Датчанина потрясывало:

– E… Eric…

– Эрик. Гут, чего уж там. – Прокашев разгреб хвою под ногами. – Смотри, Эрик. Мы – тут, – ткнул он пальцем в землю и положил на это место шишку. – Вир хир. Понял?

До эсесовца дошло. Он опять закивал головой.

– Во хир фон… Как его?

– Шальбург! – подал голос Вини, навалившийся на сосну и чего-то жующий

– Во хир фон Шальбург? И чего я сказал?