Научным исследованиям предшествует кропотливая будничная работа. Повсюду виднеются разрытые ямы. Одни из них глубоки и окружены невысокими оградами. В других мелькают фигуры рабочих, медленно выбрасывающих лопатами песок и землю. Интересно последить за ними. Вечная проблема — есть люди и люди. Только они вершат любое дело, определяют его смысл и значение. И даже одно и то же делают совсем по-разному. Вот один из археологов выгребает песок вяло и равнодушно, — окажись там, внизу, оригинал Венеры Милосской, он даже и не улыбнулся бы. Все проходящие мимо ему мешают, он даже проволокой себя огородил, чтобы не подходили близко или, чего доброго, не спросили бы о чем-нибудь… А вот двое других — они распростерлись на земле над куском плиты и щеточками, а то и рукавами бережно очищают ее от песка. В них нет и доли привычки к своей удивительной профессии. Каждая встреча с древностью для них — потрясение. Говорят взволнованно, но тихо, словно боясь разбудить вечность, нарушить ее покой. Кажется, что, живые и пытливые, они ведут безгласный разговор с далекими предками.
Я, воспользовавшись их сосредоточенной отрешенностью, подхожу поближе. Но, оказывается, они рады каждому живому человеку, готовому разделить их заинтересованность, их волнение. Из-под пыли и песка возникает тончайшая мозаика, составленная из голубых, красных и желтых кубиков. Затем рождаются отдельные буквы: «pax et concordia… convivio nostro…» Я не могу не высказать своего восхищения. Оба живо откликаются: «Читайте, что получилось». — «Дай бог, чтобы наша трапеза прошла под знаком мира и согласия». Один из них поясняет: «Видимо, речь идет о поминальной трапезе». Я удивляюсь: «Как хорошо сохранилась надпись. И реставрировать ничего не надо». Объясняют: «Грунт здесь песчаный, поэтому сохранность лучше». Приглашают взглянуть на плиту поближе: «Это редкий случай, что она такая цельная. Обычно приходится складывать из кусков. Когда надпись, то легче сложить». Другой охотно вспоминает: «Совсем недавно обнаружили целый бассейн с мозаикой. Конечно, многое было повреждено, но все равно, когда составили вместе, получились отличные рыбы, крабы, осьминоги». Археологи подходят к одной из ям. По дороге рассказывают, как в захоронениях рядом с останками или пеплом находят различные предметы, которые служили человеку при жизни. Из Некрополя Типазы до сих пор извлекают лампы, чаши, кувшины, блюда, кухонные принадлежности — у некоторых вполне современный вид. «Можно неплохо квартиру обставить», — смеется один из них.
И я понимаю, почему в Типазе на каждом шагу встречаются надписи «Копать запрещено». Ценные руины необходимо оградить от слишком активного «интереса» к археологии. А такой интерес проявляется прежде всего у местных мальчишек: с невинным видом бродят они по развалинам, а из-под рубах у них торчат незатейливые кирки и лопатки. Присядут на корточки, поковыряют в земле, и вот уже по карманам рассовываются куски древней керамики, мрамора, мозаики, старинные монеты.
Вспоминаются строки Ильи Сельвинского:
Вот она и лежит сейчас у нас под ногами, такая «слава», запечатленная в выразительных профилях тонконосых и вихрастых императоров. Однако сами монеты представляют немалую ценность. В Ленинградском Эрмитаже и в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в Москве они бережно хранятся уже десятки лет, и на некоторых из них — изображение Юбы II. Любопытные туристы также весьма не прочь увезти в качестве сувенира пригоршню монет, фрагменты мраморной скульптуры или ценнейшей мозаики. Соблазн действительно велик. Один из моих спутников, профессор Алжирского университета, признавался мне, что, проходя по мозаичному полу христианской базилики, даже глаза закрывает — так и тянет взять кусок на память! Это, конечно, была шутка, но существует реальная угроза, что со временем развалины Типазы разъедутся по многим другим странам.
Экспозиция музея Типазы пополняется с каждым днем. Здесь выставлены капители колонн, детали мраморных саркофагов, фрагменты скульптур, мозаик и фресок, предметы домашнего обихода, погребальные урны. Небольшое помещение музея вместе с двориком, увитым зеленью и цветами, становится в настоящее время слишком тесным. Зато вся Типаза с ее Археологическим парком сама по себе как бы является музеем, одним из редких и прекраснейших музеев мира, естественно и привольно раскинувшим свои драгоценные экспонаты под оранжевым небом Магриба.
Камю приезжал в Типазу всегда только на один день для того, чтобы каждый раз заново испытывать чувство обновления и восторга. В сумерки он возвращался к шоссе, и тогда «на деревьях появлялись птицы. Земля глубоко вздыхала, перед тем как вступить в темноту. Скоро с первой звездой на сцену мира упадет ночь. Светозарные боги вернутся под сень своей каждодневной смерти»…