Здесь обитают призраки

— Моя супруга купила подарок на рождение Изабеллы, — сказал он, вновь сев в кресло и поглядев мне в глаза; лицо его болезненно кривилось. — Маленькую игрушку. Ничего особенного. Мы поехали в Годлин к чете Уэстерли, а когда добрались, Сантина не вышла к нам из спальни и Джеймс отправился за нею наверх, оставив меня и мою супругу наедине с ребенком. Шарлотта отлучилась в дамскую комнату, а спустя минуту Изабелла проснулась и, надо думать проголодавшись, заплакала. Поймите, мисс Кейн, у меня тоже есть дети, я умею обращаться с младенцами и горжусь тем, что, в отличие от прочих представителей моего пола, вполне готов утешить плачущее дитя. Ребенок отчаянно рыдал, и я, разумеется, хотел взять девочку на руки. Но едва я наклонился и подхватил ее из колыбели, вошла Сантина и, увидев, что я делаю, закричала. Кровь застыла у меня в жилах! Мне никогда не доводилось слышать ничего подобного. Я не понял, в чем беда, и потрясенно застыл. Даже Изабелла умолкла — столь пронзителен и ужасен был вопль ее матери. Тут вернулся Джеймс, поглядел на нас, недоумевая, что произошло, а я уложил Изабеллу в колыбель, ушел, добрался до парадных дверей, где вскоре меня отыскала Шарлотта, и мы велели Хеклингу подать нашу коляску. Все это совершенно сбило меня с толку. Я чем-то огорчил Сантину — однако чем? Я ничего не понимал.

Я пристально смотрела на него.

— Вы просто взяли ребенка на руки, и все? — переспросила я.

— И все, клянусь вам.

— Почему же она так огорчилась?

Мистер Рейзен горько засмеялся:

— Огорчилась? Она не огорчилась, мисс Кейн. Она обезумела. Совершенно лишилась власти над собою. Через несколько минут вышел Джеймс, и он тоже был немало ажитирован. Он извинился, я извинился, мы как дураки твердили друг другу, что сами виноваты, а потом я сказал, что нам с Шарлоттой, пожалуй, уже пора, и он помахал нам на прощанье. Мы с супругой возвратились домой, весьма удрученные, но я постарался выкинуть эту историю из головы.

Я еще поразмыслила.

— А прежде вы с миссис Уэстерли дружили? — спросила я. — Вы говорите, что с мистером Уэстерли росли почти братьями. Быть может, она ревновала его к вашей дружбе?

— Сомневаюсь, — отвечал он. — Когда Сантина прибыла в Англию, мы с Шарлоттой приняли ее с распростертыми объятьями, и Сантина не раз говорила мне, как нам за это благодарна. Вообще-то мне представлялось, что мы питаем друг к другу симпатию. Ни единого злого слова друг другу не сказали, и до той поры между нами не случалось недоразумений.

Он вынул трубку изо рта и положил на стол. Руки у него подрагивали — воспоминания расстроили его нервы; он вскочил и направился к небольшому застекленному бару справа в углу.

— Я понимаю, что час еще ранний, — сказал стряпчий, наливая себе виски. — Но мне необходимо. Я давно все это не вспоминал.

— Разумеется, — сказала я.

— Желаете?

Я покачала головой, и он кивнул, поставил графин на место и глотнул из стакана.

— После этого, — продолжал он, — в Годлин-холле все переменилось. Сантина стала решительно другим человеком. Ни на минуту не могла расстаться с дочерью, никому не доверяла о ней заботиться. Джеймс, конечно, хотел нанять няню, Уэстерли всегда так поступали, но Сантина и слышать об этом не желала. Заявила, что будет растить ребенка сама.

— Но ведь это совершенно естественно, — сказала я, в наивности своей судя о вещах, не вполне для меня постижимых. — Она была предана своей дочери. Такой преданностью остается лишь восхищаться.

— Нет, мисс Кейн, не в этом дело, — возразил он. — Преданность я наблюдал. Моя жена совершенно предана нашим детям. Как и большинство женщин, коих мне доводилось знать. И большинство мужчин тоже — те, впрочем, скрывают свою преданность под бахвальством и бравадой. Но не преданность двигала Сантиной. Одержимость. Она попросту никого не подпускала к Изабелле. Не дозволяла к ней прикасаться, брать ее на руки. Заботиться о ней. Даже Джеймсу. Как-то вечером мы, вынужден признать, перебрали этого прекрасного скотча, и друг мой открыл мне — прошу прощения, мисс Кейн, но я понужден выразиться прямо, раз уж я говорю правду, — что они более не делят брачное ложе.

Я отвела взгляд, внезапно пожалев, что пришла к мистеру Рейзену. Какое касательство все это имеет ко мне? Отчего я сочла, будто имею право знать обстоятельства брака людей, с которыми даже не знакома? Хотелось вскочить, уйти, сбежать. Я не желала дальнейших подробностей. Однако Пандора уже открыла ящик и выпустила зло в этот мир: я спросила мистера Рейзена, где родители Изабеллы и Юстаса, и он мне рассказывает; ящик не захлопнуть, пока не прозвучит ответ.

— Мне умолкнуть, мисс Кейн? — спросил он. — Вы расстроены.

— Прошу вас, продолжайте, — отвечала я, сглотнув, с нетерпением ожидая финала. — Расскажите, что еще вам известно.