Здесь обитают призраки

— Любезность тут ни при чем, — отвечал он. — Я понимаю, что временами в Годлин-холле бывает… как бы это лучше выразиться?.. скучновато. В отсутствие взрослого общества. Чтение на досуге вас развлечет.

Я улыбнулась. В Годлин-холле, подумала я, постоянно проживают еще трое взрослых: Хеклинг, миссис Ливермор и мистер Уэстерли. Один не любит беседовать со мною, другая не желает беседовать со мною, третий не в силах со мною побеседовать. Невзирая на это «скучновато» — наипоследнейшее слово, коим я описывала бы свою жизнь в поместье.

— Пожалуй, — сказала я. — Но, мистер Рейзен, пока вы не уехали, не могли бы вы уделить мне несколько минут?

Лицо его болезненно скривилось; по видимости, он догадался, о чем я намерена поговорить, и не желал длить беседу.

— Я бы с радостью, мисс Кейн. Клянусь вам, я был бы счастлив более всего на свете. Однако меня призывает работа.

— Вы же сказали, что у вас полдня отдыха?

— Ах да, — нахмурился он. — Я разумел… я хотел сказать…

— Мистер Рейзен, я не задержу вас надолго, обещаю вам. Всего несколько минут. Я хотела задать вам некоторые вопросы.

Он со вздохом кивнул, понимая, должно быть, что ему не найти достойного способа увильнуть, а я указала на скамейку у лужайки, где мы и сели. Он отодвинулся подальше; между нами с легкостью поместились бы Изабелла и Юстас, и ни один из нас четверых не соприкасался бы локтями. Левая рука мистера Рейзена лежала на колене. Я заметила золотое кольцо на безымянном пальце. Стряпчий проследил за моим взглядом, но не шевельнулся.

— Вы ведь не собираетесь вновь расспрашивать меня о чете Уэстерли? — сказал он. — Мне представляется, я поведал вам все, что знал. С их первой встречи до последней.

— Нет, дело не в них, — сказала я. — И позвольте отметить, что во время предыдущей нашей встречи вы явили мне бесконечное великодушие. Я понимала, что беседа эта была для вас огорчительна. Под конец я увидела, сколь глубоко ранили вас эти события.

Он кивнул и поглядел на лужайки.

— Ни один из нас, кого эта история коснулась, никогда ее не забудет, — согласился он. — Но пока вы не продолжили, мисс Кейн, позвольте задать вопрос вам? (Я кивнула, удивленная тем, что ему потребно узнать нечто обо мне.) После нашей беседы вы говорили с миссис Ливермор? Познакомились наконец со своим нанимателем?

— Да, я его видела, — отвечала я.

Он отвернулся; в лице его читалось смирение пополам с печалью.

— Я бы вам отсоветовал. Тонкая душевная организация страдает от подобных зрелищ.

— По счастью, мистер Рейзен, я сделана из прочного материала.

— Я вполне это сознаю. Я заметил это в первую же нашу встречу. И весьма восхищаюсь этим свойством вашей натуры, мисс Кейн. Однако надеюсь, что увиденное не потрясло вас чрезмерно.

— Грешно ли говорить, что, по моему мнению, этот человек с благодарностью принял бы избавление от боли?

Мистер Рейзен слегка вздрогнул, будто замечание мое почел святотатством.

— Я, разумеется, понимаю, — сказал он. — Но нам не надлежит так говорить. Не во власти человека решать, кому и когда отправляться в мир иной. О том вправе судить лишь Господь Бог. В конце концов, нарушение этого закона естества и привело Сантину Уэстерли на виселицу, а Джеймса Уэстерли обратило в живого мертвеца.

— Мы на днях ездили в Большой Ярмут, — сменила курс я.

— Мы?

— Мы с детьми.

Он кивнул, просветлев:

— Превосходная мысль. Конечно, детям на пользу дышать свежим воздухом, вдали от этого дома. Всякий раз я отмечаю, как ужасно бледен Юстас. Изабелла смуглее; надо думать, в мать. Но Юстас — воплощенный Уэстерли.

— Мне кажется, детям понравилось, — согласилась я. — Весьма любопытный был день.

— Между прочим, моя мать родилась в Большом Ярмуте, — продолжал мистер Рейзен, проникаясь интересом к предмету. — Когда я был мал, мы порою ездили туда на выходные. У бабушки с дедушкой имелся там замечательный дом. — Он улыбнулся, затем усмехнулся — без сомнения, его посетило некое приятное детское воспоминание. — Мы с братьями и сестрами чудесно проводили время. — Он хлопнул себя по колену. — Насколько проще была жизнь, — прибавил он упавшим голосом. — Боюсь, современность чрезмерно требовательна к нам, вы не находите? Подчас год тысяча восемьсот шестьдесят седьмой внушает мне отвращение. Все мчится так ретиво. Перемены так стремительны. Тридцать лет назад, когда я был ребенком, жизнь нравилась мне больше.

— Мы заходили в церковь, — перебила его я, не желая отвлекаться на дискуссию о том, как разочарован стряпчий нашей эпохою. — Изабеллу весьма туда влекло. Оказалось, она желала посетить некую могилу.

Мистер Рейзен нахмурился:

— Изабелла? Что за могила ей понадобилась в Большом Ярмуте? У нее нет там родни.

— Могила Энн Уильямс.

Лицо его вытянулось.

— А, — кивнул он. — Мисс Уильямс. Разумеется. Я и забыл, что она тоже из Большого Ярмута.