Здесь песок чище

— То что нужно? Как бы не так. Единственное, что мы пока сделали, — так это много шума и пропаганды. Послушай, когда мы забросили группу, уверенные в том, что теперь-то наконец дело пойдет, все накрылось. И всякий раз находим виновного: либо это кто-нибудь из посланных нами на Кубу, как было с покойным Байямесом, либо повинны в этом пограничники Кастро или его торпедные катера, либо обвиняем кубинскую контрразведку или людей, работающих на нее, либо это невезение или еще что-нибудь. Да, вечно одно и то же… Здесь что-то не так. Но что?..

— А я считаю, что все правильно.

— А я нет!

Сильвио метнул на Гальего быстрый взгляд, сделал недовольный и нетерпеливый жест, вспоминая, как ему неоднократно приходилось объяснять одно и то же:

— Я знаю, что ты не согласен. Тебе хотелось бы, чтобы мы трое сели в лодчонку и вышли в море во главе американского флота для освобождения Кубы. И чтобы сегодня к вечеру или завтра утром весь мир признал нас новыми спасителями континента…

— Я не знаю, чего ждут американцы.

— Они, видимо, знают.

Хосе Ампаро Ортега[2] отбросил журнал, который листал. Разговор касался интересовавшей его темы. Теперь наступил его черед:

— Что американцы?

Гальего жестикулировал руками, подчеркивая свои слова:

— Ты знаешь, американцы… Ну, как тебе сказать. Действительно, что способны сделать мы — трое калек? Другое дело, если бы они пошли впереди, с их флотом, который уничтожал бы все на своем пути, сметал коммунистов. Применили бы авиацию, десантников. А если хотят, мы пойдем следом, чтобы подсказывать им кто есть кто. Там бы мы знали, что нам делать…

— Американцы тоже знают, что делают, — Ортега пытался придать оттенок официальности своим словам, — должны знать это. Но Куба у них не единственная и не главная проблема. Кроме того, это у них не единственное обязательство. И если мы хотим, чтобы они считались с нами, несмотря на их конфликт во Вьетнаме, отношения с Россией и все остальное, то этого должны добиваться мы сами. Уважение у американцев нужно еще заслужить. Само по себе оно не придет. И если мы будем спокойно ждать вторжения американского флота, то или умрем от старости, так ничего и не дождавшись, или же узнаем последними, когда высадка все же произойдет. Как ты думаешь? Ты считаешь, что господин Никсон предупредит нас о своих планах? Мы должны завоевать его доверие нашими делами, поведением.

— Или это доверие завоюют другие, — подчеркнул Сильвио. — Дело в том, что, если мы не будем делать то, что делаем сейчас, и даже чуточку больше, если нас не заметят в наших военных делах, придут другие, более решительные, и заслужат доверие ЦРУ. Имей в виду, что мы не единственные. Ежедневно появляется новая группа, которая намеревается захватить лидерство и завоевать полное доверие американцев. Мы не должны позволить себе опуститься. В течение этих лет мы держались, выживая после каждого кризиса, и нам необходимо сохранить наши позиции, чтобы в любом случае они считались с нами. А сейчас тот, кто боится и рассчитывает во всем на американский флот, пусть подвяжет штаны.

Гальего бросил стакан на столик и встал возмущенный:

— Я трус? Ты ошибаешься, Сильвио, не за того меня принимаешь! Давай сядем на катер и посмотрим, кто первый испугается.

Сильвио удовлетворенно улыбнулся. Намек на страх был хорошим ответом. Он мог начать словесную перепалку с этим полуграмотным хвастуном, выведенным таким образом из душевного равновесия. Однако намеки на трусость или смелость были слишком опасными. Это похоже на обоюдоострый нож. Среди них это был универсальный аргумент, который можно было применить к кому угодно, в любом разговоре. Он не стал больше возвращаться к нему. В душе что-то предостерегало его, какой-то непонятный внутренний голос подсказывал ему: «Будь, брат, осторожен, ты тоже можешь влипнуть в историю». Поэтому он предпочел слегка смягчить свое высказывание, уверенный в том, что его мнение все же возобладало в споре:

— Вы не понимаете, что в этой войне между кубинским коммунизмом и нами силы сторон не равны? Мы можем делать только то, что делаем сейчас. Наша главная цель — завоевать солидный авторитет на будущее, с тем чтобы в нужный момент американцы были бы вынуждены обратиться к нам.

— Меня интересует, когда именно они примут это решение, — сказал Гальего, почти совсем успокоившись. — Кроме того, никто не знает, что думают о нас американцы.

— Этого тебе никто не скажет, — надменно произнес Ортега, — даже я, хотя я их знаю лучше, чем ты. Но они не глупые и отлично хранят свои секреты. Ведь мы не знаем, сколько таких, как Байямес, внедрила кубинская контрразведка в наши ряды. Американцы уже наметили день и час. И об этом знают только они одни.

Гальего, всегда выступавший против хвастливых высказываний Хосе Ампаро Ортеги, на этот раз подтвердил жестом свое согласие, не выпуская из руки стакан с шотландским виски.

— Да, пожалуй, ни ты, ни я и никто другой лучше, чем они сами, не знает, что у них задумано. Но меня беспокоит другое — как бы они не думали так же как и мы.