Здесь помню, здесь не помню

И последнее. Однажды меня сфотографировали: надо же было бабушек порадовать письмом и фоткой. Для этого выехали в город. Помню только фотограф просит улыбнуться. А улыбаться я никак не умела. Просто никогда этого не делала, а тем более смеяться. И вот он мне показывает на себе, как надо растянуть рот. Послушный, непререкаемый ребенок повторил с одной попытки. Фото получились. До сих пор хранятся. И бабушек порадовали.

Жлобство

Когда еще работала в Москве, меня одна интеллигентка спросила: " Ольга Петровна! А, что такое "жлобство"? Поскольку в моей речи проскальзывало это слово, она и спросила. Тогда я приблизительно смогла объяснить это явление. Объяснить-то объяснила, только она не поняла до конца, так как не жила в моем родном городе, Курске… Да, и вообще, нигде, кроме Москвы и не жила, что с нее возьмешь?

Краткая выписка из справочника: "Жлобство – невежество, неуважительность к окружающим, абсурдная скупость, безудержная страсть к накопительству". Так оно и было. Абсурдностей и страстей у нас хватало.

Персонажи истории – мама, соседи, река Кур, я, ну, и папа – проходящий персонаж.

До исполнения 18 лет мне дважды отмечали день рождения. Дальше я уже сама разбиралась с этой темой. Одно – на старой квартире, другое – на новой.

Старая квартира располагалась на улице Сосновской.  Это был дом на две семьи с высоким и единственным первым этажом, так как был еще полуподвал. Окна единственной опять же комнаты выходили на улицу, а окно кухни, где я спала – на реку Кур. Речушка, зловонный ручеек, проходила под самым окном и имела наглость весной увеличиваться до таких размеров, что заливала полуподвал и поднималась к нам до первого этажа. Тогда моей радости не было предела, ведь отменялись занятия в школе, так как только на лодке можно было передвигаться из дома.

А между тем, река Кур, протяженность которой 17 км, впадает в реку Тускарь, а та – в Сейм, а там уже Днепр поджидает, что несет вас к Черному морю и т.д., так что перспектива вывалиться из окна в каком-нибудь надувном жилете в эту самую речку и добраться до Атлантического океана ох, как грела мою авантюрную душу.

Мой день рождения приходился на 30 марта, как раз на время разлива, может быть поэтому его никогда не отмечали – не помню. Но помню трогательный букетик ландышей, что принесла мама однажды с рынка.

Мама на четверть принадлежала дворянскому роду, отсюда горделивая посадка головы, тонкие черты лица, узкие плечи, щиколотки и запястья. Но, на три четверти – от сохи, которую в жизни не держала в руках. Одна четверть дала ее крови достаточно благородства, тяги к прекрасному и различным познаниям, ну, а остальное отразилось в характере в виде неразумной жадности и страсти к накопительству.

 Через стенку от нас жила семья учительницы, моляра и их двоих детей. Оба родителя были из деревни (дярйовни), как бы сказали в родном городе. Вся деревня после войны переезжала «у город», так как город притягивал удобствами жизни, перспективой образования, работы, интересного досуга и прочими привилегиями.

 А вот в соседнем доме, более крепком и основательном, жила семья " из бывших", как тогда говорили. Пожилая пара с внучкой, мама которой устроила свою личную жизнь в тогдашнем Ленинграде и отдала дочь на воспитание своим родителям, тоже учителям, только опять же бывшим, приходилась композитору Г.Свиридову дальними родственниками, как потом узнала. Жили они замкнуто, но по-доброму. Общаться им там было не с кем: не их уровень, а с девочкой я дружила. Девочка была старше меня лет на 5 и стала духовным наставником, заложив в меня несколько принципов правильного поведения.

 Один из ее уроков антижлобства сейчас и вспомню.

 Как-то нас отправили в магазин. Дежурные покупки: хлеб, молоко. Ей приходилось еще больше покупать, чем мне. И вот, денег у нее не хватило. То ли уронила по дороге, то ли бабушка не додала – не суть важно. И она заняла у меня рубль. Вернувшись домой, отдаю маме сдачу – копейки, а где еще рубль?  Все объяснила, и дальше началось. «Как ты могла? Без разрешения? Ты что зарабатываешь? (мне лет 10-11 было) Иди сейчас же забери обратно». Я держалась, как могла, но к вечеру пришлось пойти.

Их квартира была похожа на музей: старинная мебель, картины, дорогая посуда, ковры, много книг, и у входа, на тумбочке – мой злосчастный рубль. Таня уже приготовила его, чтобы вернуть. Эмоции, что пережила тогда, помню до сих пор. Стыд за себя, за маму. Я тогда пригласила Таню на день рождения, что наступал через день, как-то промямлила невнятно и поспешила бежать от позора своего.

На мой день рождения пришли Таня, соседские дети, мои сверстники почти, и еще одни мальчик, тоже сосед, росший без отца, а наши мамы дружили.