Здесь ради торта (ЛП)

Я помню это в нем. То, как он облокачивался на парту в классе, его темно-русые волосы падали ему на лоб. Иногда кончик его языка высовывался из уголка рта, когда он сильно сосредотачивался.

Я сажусь прямо, вытягивая ноги из-под себя, потому что колени начинают болеть.

— Ответ на первый номер: все, что находится в списке хитов.

Клейн уставился на меня.

— Что? — спрашиваю я с вызовом.

— Ужасный ответ, — гримасничает он. — Нам придется немного поработать над твоим музыкальным вкусом.

Я прикладываю ладонь к груди, притворяясь оскорбленной.

— Мне нравится то, что мне нравится.

— Я добавлю в наш контракт «Расширить музыкальный кругозор Пейсли».

Я вздергиваю бровь.

— Тот, который ты подал в Департамент контрактов?

— Бюро контрактов, — поправляет он.

Я начинаю смеяться, но затем подавляю смех кашлем.

— Можешь посмеяться над моей шуткой, Пейсли, — его голос становится более хриплым, подбородок опускается в мою сторону. — Это разрешено.

О-окей. Нам нужно вернуться в нужное русло.

— Я запомню это на следующий раз.

Опустив взгляд на бумагу, я спрашиваю:

— Что было следующим?

Ему не нужно смотреть на бумагу. Он уже знает.

— Песня для караоке.

— Легко, — я откидываюсь на диванную подушку. — She's In Love With A Boy Триши Йервуд[xxxvi].

— Никогда о ней не слышал.

Мой рот крайне непривлекательно открывается в недоумении.

— Нарушитель. Контракт отменяется.

Клейн тянется за спину, достает две декоративные подушки и, воспользовавшись прозвищем, бросает их на ближайший стул. Он откидывается на диване и смотрит в потолок.

— Спой ее для меня.

Эм-м… простите? Я пою, но ужасно и только тогда, когда меня никто не слышит.

— Это жесткое «нет».

— Да ладно, Пейсли. Хуже меня никто не поет, так что ты уже лучше меня.

— Посмотри песню. Это займет десять секунд.

— Наверное, меньше, но я бы предпочел услышать, как ты ее поешь.

— Зачем? Чтобы ты мог взять эти знания и добавить их в свой небольшой арсенал боеприпасов?

Он поворачивает голову и смотрит на меня.

— Что?

— Я проболталась, что искала тебя в Интернете, а потом увидела, что ты мысленно откладываешь это на потом. По-моему, это называется «Джутовый мешок»[xxxvii]. И, — я расширяю глаза, глядя на него, — ты убедился, что сказал мне, что искать меня — это последнее, что ты хотел бы сделать.

Комментарий все еще остроумный.

Он садится, сгибает колено и ставит его между нами. Он такой большой, что занимает почти всю подушку дивана. С выражением полной серьезности он говорит:

— Я сказал, что это было последнее, что я хотел делать. Не то чтобы я этого не делал.

Уточнение попадает в цель.

— Ты меня искал?

Какое облегчение знать, что не только я была одержима. Тем, что между нами могло бы быть, если бы мы поговорили после того поцелуя или вообще во время семестра.

Его рука лежала на спинке моего дивана, и сейчас он сгибает ее, зажав нижнюю губу между двумя пальцами, обдумывая, как лучше сказать.

— Я искал тебя двадцать два раза. И каждый раз это было последнее, что я хотел делать, потому что я знал, что это приведет только к сожалениям.

Я повторяю его позу. Всего несколько дюймов разделяют наши колени.

— Сожаление? Ты имеешь в виду о критике истории?

Его ресницы длинные и густые, глаза сфокусированы на мне.

— Конечно, — медленно отвечает он, и я почти уверена, что это только часть правды.

— Мне придется помнить, что ты Мастер Слова. Я не привыкла обращать особое внимание на то, что говорят люди. Обычно слова — это слова, но с тобой… — я наклоняю голову, — у меня такое чувство, что это нечто большее.

— Слова — это все, — он говорит четко, в его тоне пульсирует сила. — Я готов выложить себя в социальные сети, чтобы получить шанс выпустить свою работу в мир. Свои слова.

— Но разве это не то, что ты уже делаешь с помощью своей книги? Пускаешь людей в твое сознание? В твое сердце? Это звучит гораздо беззастенчиво, чем публикации в социальных сетях.

— Они персонажи, — он постукивает себя по голове. — Я их придумал. Это выдумка. Все сходства с людьми, местами или вещами, как живыми, так и мертвыми, совершенно случайны.

— Спасибо, что напомнил о своих авторских правах. Нет, но серьезно, подумай об этом. Может быть, это поможет тебе смириться с идеей открыться публике в социальных сетях.

Я сижу прямо, взволнованная. Мне бы хотелось, чтобы Клейн был восприимчив к нашей маркетинговой инициативе или, по крайней мере, не презирал ее.

— Авторы вкладывают частичку себя в свои произведения, даже если пишут художественную литературу. Это похоже на то, что… книга — это сотканное произведение искусства. Как называются эти штуки? Сделанные, на ткацких станках?

— Гобелен.

— Точно, он. Как будто ты сидишь за ткацким станком и ткешь, — я изображаю этот процесс.

Он смеется.

— И ты вкладываешь микроскопические частички своей души в слова. На страницы. А потом отдаешь ее тому, кто возьмет книгу в руки. Ты не контролируешь это. Ты не знаешь, кто получит твою душу, вложенную в книгу, — мои плечи поднимаются, на секунду задерживаясь возле ушей, а затем опускаются. — Это не так уж сильно отличается от социальных сетей.

— Социальные сети показушные. Я это ненавижу.