Здесь русский дух...

— Я тебя знаю. Ты приходил к Лавкаю, где я тебя и видел.

Федор был рад такой встрече, поэтому спросил:

— Как сам Лавкай-то? Жив ли?

— Живой, живой! — помахал головой даур. — Больной вот только…

Затем человек перешел прямиком к делу:

— Я знаю, ты ищешь пленного русского из Албазина? — неожиданно сказал он.

Федор насторожился. Вдруг сейчас ему сообщат недобрую весть?

— Верно, ищу… — пытаясь не выдать волнения, произнес он. — Сын. Зовут Тимофеем… — Он замолк, но вдруг воскликнул: — Я вижу, ты что-то знаешь про них! Давай, не томи!

— Очень мало знаю на эту тему, — заметил неожиданный собеседник. — Русских казаков, насколько я знаю, было пятеро. Двое умерли от ранений.

У Федора потемнело в глазах. Неужели в их число входил сын?

— Где остальные? — спросил он. — Где бабы, детки?..

— Сперва их отправили в Айгунь, а потом в Чучар. Приехал большой человек и забрал их в Пекин.

— Значит, они в Пекине? — обрадовался Опарин.

— Так точно, — подтвердил парень.

«Что ж, если Тимоха жив, то я его обязательно отыщу!» — сказал себе Федор.

Прибыв на место, он понял всю нелегкость подобной затеи. Пекин — город большой, а тут еще приказ, строго-настрого запрещавший русским покидать Посольский двор.

Разве Федора остановишь! Однажды ночью он все же попытался незаметно выбраться из посольского терема и уйти в город, но как только казак перелез высокую ограду, на него тут же набросились какие-то люди и стали избивать бамбуковыми палками. Едва тогда удалось унести ноги. Потом была еще одна попытка, которая также неудачно закончилась.

Выходит, они глаз тут с нас не спускают, — решил Федор. Ладно, и из мышеловки мышь уходит. Знать бы только, куда идти, а то ведь тут одних улочек как звезд на небе. Выйдешь в темноте за ворота — тут же заблудишься.

Тут вдруг посольским людям разрешили под присмотром стражников пройтись по местным торговым рядам.

Вот он, город… Огромный, шумный, наполненный запахами острых приправ и жареного лука. Повсюду богатые дворцы с рядами, прижавшиеся к ним хижины бедняков, просторные площади, парки и рынки. По узким длинным улочкам чинно выхаживают двугорбые верблюды, ослики цокают копытцами по каменным мостовым, слуги бегут с носилками на плечах, а на носилках — чиновный и служилый люд. Тут же конники в доспехах, которых постоянно пытаются обогнать бритолобые торговцы, спешащие куда-то с тяжелыми корзинами на коромыслах.

На одном из рядов внимание Федора привлек одноглазый человек явно не азиатского вида. Высокий, крепкий, рыжебородый, одетый в старый овчинный полушубок, подпоясанный красным кушаком, а на голове — облезлый заячий треух. Перед ним на большом плоском лотке был разложен незамысловатый товар — дудочки из бузины, свистульки, деревянные расписные ложки, солонки и еще Бог весть что.

Никак наш? — удивился Федор, но подойти к нему сразу он не решился — боялся навлечь на себя подозрение азиатских стражников. Сначала через переводчика казак поторговался с мужчиной, продававшим шелка и бумажную ткань — нанку. Затем подошел к прилавку с хлопушками, осмотрел гончарный товар — крынки, горшки, чашки, корчаги, следом фарфоровые вазы и статуэтки, а потом оказался подле разухабистого бородатого мужика.

— Покупай, дешево продаю! — улыбнувшись на всю ширину своих прокуренных зубов, сказал ему торговый человек.

Услыхав родной язык, Федор обрадовался.

Точно наш! Откуда он здесь?..

— Хорош ли товар? — беря в руки дудочку, спросил Федор, а у самого от волнения задрожал голос. Вдруг это именно тот человек, который поможет найти ему сына?

— Ты попробуй, подуди. Не умеешь? — спросил мужик.

Федор пожал плечами.

— Умел… — сказал он и несколько раз дунул в дуду. — Нет, разучился, — вздохнул казак. — В детстве вроде получалось…

— Во-во, был мал, в четыре дудки играл, а теперь купил дуду на свою беду, стал дуть, ан, слезы идуть… — пошутил мужик.

Федор виновато улыбнулся.

— Как же иначе, если мне не твою сопелку, а острую саблю пришлось всю жизнь в руках держать? — произнес он и вдруг стал шарить глазами по сторонам. Убедившись, что стражников рядом нет, негромко спросил: — Сам-то откуда будешь, браток? Вижу ведь, наш, русский…

— Урал… — ответил тот. — Фомка я. Фома Ярыгин, а по батюшке величали Иванов.

— Как же ты, Фома Иванов, сюда-то попал? — не отставал Федор.

— В плен меня взяли… Подрядились мы, значит, с товарищами к монголам с маньчжурами воевать, а те возьми и сокруши наше войско. Там я глаз свой потерял. Слава богу, хоть жив остался.

— Давно ли? — поинтересовался казак.

Мужик вздохнул:

— Шестой год.

— О! — удивился Федор. — Чего не сбежал?

— Пытались, — усмехнулся торговец. — Не вышло. Отсюда больно уж до границы далеко. Пока дойдешь — десять раз поймают…

— Ага, — согласился Опарин. — Поймают. И? Тебе тут хорошо живется? Вижу, ходишь как вольный человек.

Тот прежде, чем ответить, попросил у Федора табачку. Мол, пекинский совсем дрянной, не дашь русского, забористого? Казак передал ему кисет.

— Ничего себе, махорка! — обрадовался мужик. — Все лучше азиатщины.

Тут же в его руках появилась люлька.