Здесь русский дух...

У женщины и впрямь не было сил говорить, но она все же сумела взять себя в руки. Утерев слезы концами покрывавшего голову Натальи светлого платка, молодая женщина снова заговорила:

— Батюшка, как мне жить? Ты прости, ум за разум заходит, а не знаю, что и сказать… — произнесла Наталья, и снова слезы хлынули из ее глаз.

— Ты говори, — попросил старец.

— Да, надо говорить, если уж пришла… Отче, тут вот мой Федька… — вытирая слезы, согласилась женщина.

— Федька? Чего с ним? Недавно я его видел. Он приезжал к нашему кузнецу, в Монастырскую слободу. Неужели происшествие? — произнес старец.

Наталья снова всхлипнула.

— Он меня не любит. Все к этой узкоглазой по ночам бегает, а ведь у него семья, — с трудом выдавила она из себя.

Старец вздохнул:

— Я уже говорил с ним, да только черного кобеля не вымоешь добела.

— Если я попрошу у Бога помощи? Он же должен помогать несчастным… — с надеждой посмотрела на старца Наталья.

— Должен, дочь, моя, конечно же, должен. Вот и обратись к нему. Может, уже обращалась? — кивнул головой Гермоген.

— Обращалась…

— С молитвой? — спросил святой отец.

Наталья покачала головой:

— Вроде нет, по-бабьи… Со слезами…

— Ты попроси Николая Чудотворца, нашего заступника, ведь он скорее до Господа нашего достучится. Глядишь, и помилует тебя. Или же твоего мужа накажет за все его грехи, — посоветовал старец.

Наталья испуганно взглянула на священника:

— Накажет? Федьку?

Зачем женщине нужны лишние проблемы? Ей бы только вернуть мужа, а вот зла ему она не желает. Какая же нормальная баба хочет плохого для своего мужика?

Бедную Наталью обуял страх, хотя его она понимала по-своему. Когда что-то непонятное собирается у тебя на затылке, а затем струйкой истекает вниз, к самым пяткам по спине, и все это мгновенно обрушивается. Точно такое же случилось сейчас и с ней.

— Можно без наказания? Просто пусть Федька покается и вернется ко мне, — с надеждой взглянула женщина на старца.

Дело шло к вечеру, и келья стала наполняться сизой закатной мглой, и когда по стенам забегали тени, старец велел молодому послушнику, все это время стоявшему за его спиной, зажечь лампадку, после чего в горнице стало заметно светлее.

— Я вот что тебе скажу, матушка, — взглянув в озаренное горящим фитильком лампадки лицо Натальи, проговорил старец. — Ты слезы-то не лей! Пустое дело. Лучше иди и молись Господу, чтобы он образумил твоего кобеля. Веруй, Бог тебя любит и не оставит в беде, как не оставлял он любого, кто обращается к нему с мольбой. Мужа же продолжай любить, так как все искупается и спасается любовью.

На прощание Гермоген благословил Наталью и подарил ей небольшую бумажную иконку Николая Чудотворца, а к ней написанный чьей-то прилежной рукой «Акафист святителю Николаю».

— Поставь иконку в красный угол, среди иных Божьих угодников, и молись, — наказал он ей. — С чувством молись, ведь иначе не поможет, а то иные порой бубнят себе под нос молитву и при этом думают вовсе о другом… Сам на себе, если честно, подобное испытывал. Когда молишься с чувством — все случается, а когда бездумно, так вообще пустая потеря времени… Все, иди, и да хранит тебя Господь!

Теперь, когда Федор сбегал ночью к маньчжурке, Наталья становилась на колени пред святым Чудотворцем и, приняв смиренное выражение лица, негромко молилась: «Избранный Чудотворец и угодник Христов, всему миру источай драгоценное миро милости, и неисчерпаемое море чудес. Восхваляю тебя любовью Святителю Николаю: ты же как имеющий путь к Господу, освободи меня от всяческих бед, и называю тебя: радуйся, Николай, великий Чудотворец». От себя также добавляла: «Прошу тебя, отец-священноначальник, верни мне моего Федора. Попроси Господа нашего, чтобы указал ему истинный путь…»

2

Предупредив Саньку о своей ночевке, Федор вернулся домой и стал готовиться к походу. Первым делом он привел в порядок оружие — поточил клинок, прочистил шомполом-стержнем ствол фузеи, зарядил два пистолета и после этого отсыпал в железный коробок из запаса пороха, налил свинцовых пуль, и уже хотел было заняться конской сбруей, когда к нему подлетели сыновья казака.

— Папа, возьми меня с собой! — заканючил Петр.

— И меня, тять, и меня… — следом стал напрашиваться и младший Тимоха.

«Наверное, им Наталья донесла о моем отъезде», — ухмыльнулся Федор, а вслух произнес:

— Рано вам! В дороге всякое может приключиться. Вон сколько развелось разбойников. Еще эти проклятые маньчжуры… Так и рыщут, так и рыщут вокруг. То жилища поджигают, то наших людей в плен уводят, а бывает, засады устраивают. Чуть зазевался — и поминай как звали… Нет! Подрастете чуть — тогда и поговорим. Пока сидите дома и объедайтесь белым хлебом в молоке. Если же не хотите — ступайте строить забор возле дома. Все лучше, чем пасть от руки иноземца.

— Не хочу возводить забор, а хочу рубить головы маньчжурам, — капризно заметил Тимоха.

Федор фыркнул.