Здесь русский дух...

Ефим воткнул лопату в схваченную морозом землю и пошел провожать старшину. Выйдя из калитки, Федор вдруг остановился.

— Ты мне ничего не хочешь сказать? — спросил он Ефима. — Нет? Тогда я тебе скажу… Тот, кого я ищу, возле твоего крыльца мертвый лежит… — неожиданно заявил он. — Что ж, собаке собачья смерть. Больно много зла этот человек людям сделал. Только я не пойму, чем он тебе-то не угодил?

Федоровы слова напугали Ефима, и он на мгновение растерялся.

— Давай пойдем ко мне в избу — там и потолкуем, — быстро придя в себя, предложил он старшине.

Тот покачал головой.

— Э, нет!.. Я ж теперь и не знаю, чего от тебя можно ожидать. Сабелька-то твоя, поди, еще от крови не обсохла. Возьмешь — да и меня, как того Шайтана…

— Ты чего? Мне не надо! — воскликнул Верига. — Кто мог опознать вора?.. Ввалился, дьявол, ко мне в избу с топором, давай грозить… Я и не выдержал… Как ты его назвал, Шайтан? Уж не тот ли вор?..

— Тот, тот, Ефимка, он самый, но об этом ты не хуже меня знаешь, — усмехнулся старшина.

— Откуда ж мне знать-то? — пытался запутать собеседника Верига. — Я ведь с вами в походе-то не был. Слышать слышал о пленном, а кто он и какие за ним грехи водятся, у меня не было интереса. Ведь вор и есть вор… — уверенно прибавил он.

— Врешь, Ефим! — схватил Веригу за грудки Федор. — Все ты знаешь…

— Не трогай! Слышишь меня? — сверкнул глазами в темноте Верига.

Федор, тяжело дыша ему в лицо, окончательно разозлился. Опарин прорычал:

— Расскажи ты мне, друг ситный, как ты злым людям наши секреты выдавал и хотел атаманово место занять… Для этого ты просил Шайтана убить его, а потом и меня, чтоб никого не осталось в войске выше тебя по чину. На тебе тоже есть кровь наших казаков, которых мы потеряли в бою с иноземной силой… Славно дрались наши товарищи, но не всем удалось выйти живыми из боя. За все пакости судить тебя будем нашим праведным судом!

— Все сказал? Теперь докажи кому, что это правда, — выслушав запальчивую речь Федора, мрачно произнес Ефим.

— Атаман все поймет, когда узнает об убийстве Шайтана. Зачем тебе свидетель, правда? Я собственными глазами видел, как ты его в избу притащил.

Верига вдруг дернулся. Крепкие Федоровы руки удержали злодея, но со второй или третьей попытки ему все же удалось вырваться. Ефим хотел бежать в избу. Старшина в два прыжка догнал его, и завязалась драка. Федор мог одним ударом уложить хорунжего наземь, если бы не его верткость. Еще и темнота — не разбежишься. Так и прыгали по двору, пугая соседских собак.

— Ворюга! Душепродавец! Все равно ведь убью!.. — рычал Федор.

А в ответ:

— Успокойся-ка, старшина! Не бери грех надушу! Давай лучше поговорим…

Вконец устав, казаки опустились на землю. Сидят друг против друга и злобно сопят.

— Чего это ты вдруг сдурел, Фимка? — глядя исподлобья на Веригу, спросил Федор. — Был казак как казак, а тут на тебе… — покачал головой мужчина.

— Тоска меня гложет, Федя… — сказал Ефим.

— Да не тоска, а дурь! — воскликнул Федор. — Завидуешь всем — вот и маешься, — резко заметил он.

Верига как-то судорожно вздохнул и проговорил:

— Нет, не понять тебе больную душу казака, не понять… — И вдруг жалобно протянул: — Федь… Прости меня. Не знаю, как все и получилось. Видно, бес попутал. Ты же знаешь, верой и правдой я служил нашему казацкому делу — и с татарами воевал, и с турками. Сколько разных разбойников порубил я за свою жизнь — не счесть! Тут на тебе… Ум, что ли, за разум зашел? И то: испытай с мое — не такое будет. Всю семью, всех родных людей своих потерял — ты слышишь?

Федор презрительно фыркнул:

— Кто знает — может, ты и про семью-то свою нам врал.

— Семью мою не трожь! — грозно зарычал Верига. — Семья — святое. Как, впрочем, и прошлая моя жизнь. Здесь — да, виноват. Духом, видно, после всего пережитого ослаб — вот и полезло из меня дерьмо… Хорьку последнему готов был позавидовать! Думаю, вот живут же люди без проблем, тогда как на меня все беды валятся. Отсюда и ненависть ко всем на свете, и эта боль неистребимая… — Он вдруг судорожно вздохнул. — Вот такие, Федя, дела. Теперь, если можешь, казни меня, но только на суд людям не отдавай. Совестно мне, бывшему лихому рубаке, в глаза им смотреть. Дай умереть человеком. Ну же, прошу тебя, Федор…

Опарин молчит. Не знает, как ему поступить.

— Эх, Ефим-Ефим… Ты же старый казак! На турецкие пули шел грудью, жизни своей не жалел, а тут… Я тебя в пример всем ставил. Человек столько натерпелся, но не сдался, а тут на тебе… Братьев своих казаков решил погубить!.. Видно, и впрямь бес в тебя вселился.

— Бес… бес… он самый! — согласился Верига. — Ты давай-ка, Федь, всыпь мне сотню плетей, может, и изгонишь его из меня… Если не удастся — тогда руби, не обижусь…

Федор растерялся. Уж больно растрогали его Ефимовы слова. Особенно по поводу детей. Сразу маленького Степку вспомнил…

— Так поступим… Давай-ка вынимай свой нательный крест, клянись перед Богом, что теперь поганые дела творить не будешь… Или ты не крещеный?