Читаем Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции полностью

Но что нам суждения женщин, пусть даже таких умных и некрасивых, как Наденька Мандельштам: они были лишь Олины неудачные соперницы (даже сама Ахматова). Ведь там, где речь заходит о женской завлекательности (о сексапиле), высказываться должны мужчины. Влюбленные мужчины. Они высказались — имя им легион. Прежде всего мужчины-поэты, влюбленные в Олю. Скажем, Федор Сологуб, восклицавший: «Какая прелесть Ольга Афанасьевна!» и ревниво предупреждавший Оленьку, по уши влюбленную тогда в Судейкина:

Под луною по ночамНе внимай его речамИ не верь его очам,Не давай лобзаньям шейки, —Он изменник, он злодей,Хоть зовется он СергейЮрьевич Судейкин.

Влюбленных стихов Сологуба, «на случай» и без случая, — множество…

Оля, Оля, Оля, Оленька,Не читай неприличных книг.А лучше ходи совсем голенькаяИ целуйся каждый миг.

Тогдашний король поэтов Игорь Северянин посвятил Ольге стихи о своих «предвесенних трепетах»:

Я снова чувствую томленьеИ нежность, нежность без конца…Твои уста, твои колениИ вздох мимозного лица —Лица, которого бесчертныНеуловимые черты:Снегурка с темным сердцем серны,Газель оснеженная — ты.Смотреть в глаза твои русалочьиИ в них забвенно утопать…и т. д.

Отметим попутно, что все эти привычные «предвесенние трепеты» и впечатления «короля поэтов» Северянина относятся к 1913 году.

Любовные переживания, связанные с обольстительной Ольгой, отражены и в стихах Всеволода Рождественского (они появились в берлинской «Жар-Птице» рядом с упомянутым уже очерком Толстого о Сергее Судейкине):

…На плече слепительном и тонкомСиняя сквозная стрекоза.Вот таким, в зеленом детстве мира(Разве мы напрасно видим сны?)Это тело — голубая лира —Билось, пело в злых руках ОрфеяНа лугах бессмертного шалфеяВ горький час стигийской тишины.

Вечная его соперница, обольстительная Оленька, в стихах Михаила Кузмина появляется многократно. Напомню лишь строки из последней его книги стихов «Форель разбивает лед»:

Красавица, как полотно Брюллова,Такие женщины живут в романах,Встречаются они и на экране…За них свершают кражи, преступленья,Подкарауливают их каретыИ отравляются на чердаках…

Голым Олиным телом и ее именем бредит безнадежно влюбленный Велемир Хлебников:

Бывало я, угрюмый и злорадный,Плескал, подкравшись, в корнях ольхи,На книгу тела имя ОльгиРечной волны плескал глаголы я.Она смеялась, неповадныЕй лица сумрачной тоски,И мыла в волнах тело голое…

И конечно, герой любовной трагедии, кавалергард Всеволод Князев:

Вот наступил вечер… Я стою один на балконе…Думаю все только о Вас, о Вас…Ах, ужели это правда, что я целовал Ваши ладони,Что я на Вас смотрел долгий час?..…Нежно поцеловали, закрыв дверцу(А на шляпе желтое перо)…А разве не больно, не больно сердцуЗнать, что я только Пьеро, Пьеро?

Полагают, что и знаменитые блоковские «ресторанные» стихи, они тоже о ней, об Оленьке Глебовой:

Я послал тебе черную розу в бокалеЗолотого, как небо, аи.…Но была ты со мной всем презрением юным,Чуть заметным дрожаньем руки.

Тридцать лет спустя Оленька стала героиней (как верно отметила Надежда Мандельштам) знаменитой ахматовской «Поэмы без героя»:

Ты в Россию пришла ниоткуда,О мое белокурое чудо,Коломбина десятых годов;Что глядишь ты так смутно и зорко,Петербургская кукла, актерка,Ты один из моих двойников……о подруга поэтов…
Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное