Читаем Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции полностью

Известно, что уже в феврале 1921 года в жизни супругов Судейкиных произошло очень важное (может, самим Сергеем еще не замеченное) событие. Дягилев пригласил Веру Судейкину на ужин и познакомил ее с композитором Игорем Стравинским. По чьей инициативе имело место это приглашение и состоялось это знакомство, сказать не берусь. Может, композитор видел раньше молодую женщину и попросил Дягилева их познакомить. Может, хитроумному Дягилеву это понадобилось для каких-то его целей. Может, это была идея красавца Кохно (через которого позднее поддерживали связь Вера и Стравинский). А может, этого знакомства добивалась сама Вера. Так или иначе, Вера, очарованная (как она сообщает) необыкновенным остроумием этого замечательного человека, начинает встречаться с ним тайно и регулярно. Она просто не могла не влюбиться в такого замечательного, такого талантливого, такого знаменитого (всемирно знаменитого) мужчину из мира искусства. Она не нарушила обета быть музой великого художника. Просто ей встретился на пути еще более достойный этого художник. Возможно, третий ее муж (Судейкин) не оправдал высоких надежд, тем более на европейском уровне. Дягилев, кстати, приготовил для Веры Судейкиной неплохой «свадебный» подарок: он брал ее в Лондон танцевать в «Спящей красавице».

Конечно, Стравинский не мог пока разойтись с женой, которую он только что перевез из Швейцарии, но Вера решила развязать себе руки и как можно скорее порвать с Судейкиным. Решительное объяснение между ними и разрыв имели место в мае 1922 года. Странно, что все обнаружилось так поздно. Разве эмигрантский Париж не был тесен? В парижских дневниках Сергея Прокофьева неоднократно найдешь удивленные записи композитора о том, что встреченный им на том или ином концерте его вечный соперник Стравинский опять «был с Судейкиной». В ноябрьском письме Стравинского к Вере (позднее оно было продано на аукционе тем же Кохно) высказано опасение, что ревнивый муж может узнать обо всем и их убить. Нам остается только догадываться, кто мог подсказать влюбленному Стравинскому эти кокетливо-романтические страхи — может, чтоб добавить творчески живительную каплю адреналина в его утреннюю чашечку кофе, чтоб не дать чудесному приключению скатиться к удобной повседневности их якобы тайных встреч… Мы-то с вами помним, что герои наши прибыли не из Рио-де-Жанейро, а из богемного Питера XX века, где любовные измены не считались столь уж редким и смертельным предательством. Во всяком случае, не Сергея Судейкина было им удивить.

Кстати, в эти свои последние европейские месяцы и Судейкин работает в Париже все больше и больше. Он оформляет балеты «Фея кукол» Байера и «Спящая красавица» Чайковского (для труппы Анны Павловой), «Коробочку» Стравинского в театре «Аполлон», делает декорации для спектакля по пьесе Алексея Толстого в парижском театре «Старая голубятня», участвует в оформлении «Юдифи» в театре «Жимназ», сотрудничает в частной опере Марии Кузнецовой…

Летом того же 1922 года вышла в Праге книга Сергея Маковского «Силуэты русских художников», где в обширном обзоре живописи особо сказано и о «русскости» Судейкина — «своевольного, эфемерного, кипучего, изобретательного и противоречивого Судейкина», который «не только русский поэт, но и москвич типичный, с примесью пестрой азиатчины», «неутомимый фантаст, играющий в куклы так далеко от современности, и вместе с тем такой ей близкий, мыслимый только в нашу эпоху…»

В эту пору Судейкин все активнее сотрудничает с приехавшей в Париж «Летучей мышью» Никиты Балиева. Это был знакомый и любимый им жанр кабаре, да и Балиев был старый знакомый. Когда-то Судейкин расписывал подвал для «Летучей мыши» в Москве в Большом Гнездниковском. Теперь «Летучая мышь» оказалась в Париже, и Судейкин вошел в привычную для него атмосферу. Все это — и гротеск, и дурачества, и смесь приниженного с возвышенным и лиричным, и некие претензии на второй (а может, и третий) смысл — все это было по нему, это было его. И «Летучая мышь» его признала. Его рука и его идеи были различимы в программе театра, в его стиле — во всем, начиная с написанных Судейкиным афиш.

Летом 1922 года Судейкин уплывает вместе с Балиевым в США. Вера пишет ему прощальную открыточку, выражая надежду, что статуя Свободы принесет ему успех. Но он знает, что статуя тут ни при чем. Речь идет о профессиональном успехе, и речь не идет о каких-то там аргентинских страстях ревности, ибо Судейкину предстоит сотрудничать именно со Стравинским — оформлять спектакли по его произведениям в Метрополитен Опера. Через полтора-два года и сам Судейкин возобновляет переписку со Стравинским по поводу этой работы, а в письме от 15 августа 1924 года Стравинский даже выражает радость по поводу того, что нью-йоркскую постановку его «Петрушки» оформляет Судейкин…

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное