Здесь вам не равнина...

Будильника у меня под рукой не было, но внутренние часы тикали превосходно и я был вполне уверен в том, что проснусь, именно когда наступит час Х. Во всяком случае, когда я проходил траверс Безенгийской стены, мои внутренние ходики меня не подвели. Поэтому, положившись на свои биоритмы, я сунул кулак под голову и спокойно уснул.

Мне показалось, будто меня кто-то толкнул в бок и от этого я проснулся. Уф! Неужели я проспал? Я быстро вылез из спальника и глянул на часы. Несмотря на царивший вокруг полумрак, я разглядел, что сейчас как раз полчетвертого утра. То самое время, когда я и рассчитывал встать.

Я осторожно оделся, собрал спальник и вещи, взял рюкзак и вылез из палатки. Перед тем, как выйти, посмотрел на спящего Комиссарова. Тот лежал с закрытыми глазами, мирно спал.

Ну что же, не поминайте лихом. Я оставил записку на месте спальника и полез к выходу. Сначала высунул голову из палатки и осторожно поглядел по сторонам. Не хватало еще наткнуться на кого-то из наших, кто помешал бы мне осуществить задуманное.

Но нет, все спокойно. Палатки большими зелеными пятнами стояли на белом, даже синем в полумраке, снегу.

Ни души. Все спят. Даже страждущие от горной болезни. Значит, я могу уходить.

Я вылез из палатки полностью и потихоньку пошел по снегу. Вернее, по ледяной корке, насту, накрывшему снег сейчас, на рассвете.

От этого «кошки» на ногах даже совсем не хрустели, только иногда звенели о лед. Точно также и лыжная палка, которую я держал в руках. Кончик ее тихо стучал по насту.

Я опасался, что шум кого-нибудь разбудит, но все было тихо, чинно и спокойно. Никто не заметил, как я ушел из лагеря.

Снег на рассвете почти прекратился, но мои надежды на улучшение погоды ничуть не оправдались. Стоило мне отойти от нашей стоянки примерно на километр, как снег повалил снова, а ветер набросился на меня с новой силой. Я, однако, удержался на ногах и даже ускорил шаг.

При ходьбе постоянно приходилось проверять каждый шаг впереди на наличие трещин. Это у меня уже стало автоматическим, неосознанным движением — все время тыкать палкой вперед.

А еще я думал о том, действительно ли совершаю насколько страшное преступление — иду один на спасение товарищей. Насколько я помню из разрозненных, наспех собранных в голове фактов, так это например, то, что совсем недавно, в 1968 году восходитель из Москвы, Юрий Назаров, совершил точно такое же сильное восхождение на пик Коммунизма.

Он шел маршрутом по ребру Буревестника и потом, скорее всего, через пик Душанбе. К сожалению, славное дело на обратном пути закончилось гибелью смельчака, погиб во время спуска где-то на перевале. На поляне Сулоева ему установили мемориал, не знаю, есть ли он там сейчас, но в прошлой жизни я видел его пару раз.

Кроме того, в ближайшее время, в 1972 году, другое сильное восхождение на пик Коммунизма сделает скалолаз из Ленинграда, Женя Завьялов, почти по тому же самому маршруту, через ребро Буревестника и пик Душанбе. С ним все будет в порядке, восхождение будет благополучным.

Вспомнив про эти факты, я приободрился, а то чувствовал себя таким преступником, чуть ли не грабителем и убийцей, совершающим десять преступлений подряд. Нет, если бы не ужасная буря, разыгравшаяся в это время года и не трагедия с группой Вайнова, у меня был бы шанс тоже совершить одиночное восхождение на пик Коммунизма.

А сейчас, учитывая мои прекрасные физические возможности я, наоборот, чувствовал себя предателем Вайнова именно тогда, когда отсиживался в лагере на плато. И даже не попытался добраться до него и спасти. Хотя бы подкинуть припасов. Поэтому да, я чувствовал себя хорошо именно сейчас, когда вопреки указаниям Карского и Комиссарова, отправился в одиночку на подъем.

Решение самоубийственное, глупое и отдающее донкихотством, но, тем не менее, очень даже понятное. Впрочем, в горах настоящие профессионалы такие решения стараются не принимать. Слишком уж много в них эмоций и слишком мало расчета. Ну что же, согласен, тут и в самом деле полно ребячества и почти нет хладнокровия и предусмотрительности.

Но отступать я не намерен. Я всегда был уверен, что мир меняют романтики и безумцы, а не расчетливые прагматики.

Дорога, между тем, на первом этапе мне благоприятствовала. Горы будто бы заманивали меня все ближе к себе, сладко нашептывали в ухо: «Иди, не бойся, все будет хорошо и гладко, мы тебя не обидим!». Ага, знаю я эти уловки.

Поэтому я продолжал тщательно проверять дорогу, стараясь не угодить в трещины. Вскоре склон пошел резко вверх и под уклон, я подошел к подножию ближайшего пика и некоторое время глядел на громаду гор, вынырнувших из предрассветной мглы. Старался понять, куда это я попал.

Примерно я понимал, что уже подошел к подножию Коммунизма и других сопутствующих пиков, хотя бы, того же Душанбе, но все равно, мне надо было разобраться точно, чтобы определить дальнейший маршрут. Поэтому минут пять я стоял на месте, глядя вверх через хлопья падающего снега.