Здесь водятся чудовища

Корделия и Ртуть немедленно повернулись вслед за ней и увидели человека в шкуре, сидевшего на камне, уставившись в мутные воды течения. Картина возбуждала меланхолию: в том, как он созерцал реку, было что-то невыразимо печальное. Одежда состояла из обычной крестьянской накидки и чулок, один из которых заменяла шкура. Седые волосы на голове были пострижены в кружок.

— Что в этом странном человеке навевает на меня такую тоску? — пробормотала задумчиво Алуэтта.

Мужчина оглянулся на ее голос. Он был средних лет, круглолицым, с обвислыми чертами лица и длинными усами под пуговкой носа, такими же седыми, как и волосы. Подбородок у него был скошенным, и вообще с трудом верилось в его существование.

— Я тебя понимаю, — тихо сказала Корделия. — Просто один его вид вызывает необъяснимую печаль.

Глаза человека распахнулись при виде трех молодых красавиц, прекрасных молодых женщин, и он, с видимым трудом поднялся с камня и поковылял к ним, протягивая руки перед собой:

— Прошу вас, прекрасные девы, не покидайте меня!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Боюсь, что нам придется это сделать, — сказала Алуэтта с сочувствием и симпатией, — нас ждут молодые люди, и необходимо срочно отыскать их прежде, чем у них начнутся неприятности.

— Молодые люди! Что вы знаете о молодых людях? — этот мрачный человек внезапно оказался рядом с ее лошадью: он оказался проворнее, чем они ожидали, несмотря на старческую походку. — Возраст — вот истинный опыт! Он приносит зрелость и понимание женщин, умение читать их потаенные мысли и желания. А также, — многозначительно добавил странный человек, — исполнять их.

— Вам лучше не говорить на эту тему, — предупредила Ртуть, — насчет наших желаний. Мы встретили тут уже одного такого доброхота.

Но этот малоприятный парень, угрюмый и навевавший такое же похоронное настроение, даже не посмотрел в ее сторону: он точно приклеенный вертелся рядом с Алуэттой.

— Эх, дева-раскрасавица, обожди немного здесь, погости у меня, и я открою тебе такие восторги, подарить которые не сможет ни один молодой человек.

Корделия надулась, вспомнив о брате и глядя испытующе на свою будущую невестку. Еще одно искушение.

— Все земные восторги, какие ты только можешь вообразить себе, — мрачный человек умоляюще воздел руки. — Побудь со мной, и ты многому научишься, я передам тебе такие тонкости… общения, о которых ты никогда не знала — и не узнаешь ни от кого другого.

— Нет лучше удовольствий, — твердо отчеканила Алуэтта, — чем объятия суженого. — Она заметила подозрительный взгляд гордячки Корделии, разглядывавшей свою потенциальную невестку. — И не старайся запудрить мне мозги! Катись-ка отсюда подобру-поздорову, принимая во внимание твои почтенные лета. — Тон ее изменился и заметно окреп. Ей, застенчивой девушке, всегда было трудно вести твердый разговор с незнакомцами.

С этими словами она повернула лошадь прочь.

Но мрачный человек поймал повод, умоляя:

— Только немного, часик, полчаса! И если ты не убедишься в моих словах и не научишься многому даже в столь короткое время, можешь покинуть меня навсегда!

С этими словами он потянулся к ее руке и прикоснулся к ней.

Алуэтта невольно поежилась — рука была ледяной и влажной, точно кожа утопленника.

— Забудь об этом. Мне пора! Мне в самом деле придется покинуть тебя, сейчас же и немедленно!

— Небольшой разговор с глазу на глаз, — продолжал умолять странный человек. — Или хотя бы один поцелуй! Если от него не оттает твое сердце, можешь гнать меня взашей!

Алуэтта попыталась скрыть отвращение, вызванное одной мыслью о том, что эти мохнатые щетинистые усы коснутся ее кожи и холодные мокрые губы будут лобзать ее. Тут она позволила себе выказать некоторое раздражение:

— Мне что, надо дать тебе настоящий отпор? Ты по-хорошему не понимаешь, старик? Оставь поводья, они принадлежат не тебе, а моей кобыле, и дай нам дорогу.

Я не желаю тебе плохого, и не хочу причинить вред, несмотря на твою надоедливость!

— Но твой скакун отнюдь не шарахается от меня, — заметил уродливый старик. — Смотри, ей даже приятно, — он демонстративно погладил шею животного, — Видишь, ей нравится. Понравится и тебе. — Шкура заметно подергивалась в том месте, где он прикоснулся. — Видишь, как она трепещет от наслаждения?

— Или от испуга! Слушай, отвяжись по хорошему!

Ты что, хочешь крайних мер?

— Вы уже применили ее, леди — крайнюю меру, не привечая, отвергая меня. О леди прелести, о мадемуазель совершенства, удели мне внимание! Только одна ласка — и ты возжаждешь большего!

— Да я уже страдаю от твоих приставаний, жалкий несчастный старикан! — Алуэтта обернулась к товаркам за помощью:

— Леди, вы не поможете мне избавиться от этого назойливого и несносного урода?

— Похоже, он в самом деле тебя достал, — Корделия изучала эту сцену с возрастающим вниманием. Глаза ее расширились — то ли от испуга, то ли от подозрения. — Отвяжитесь в самом деле, вы, старик! Перестаньте приставать к женщине — неужели не видите, что вы ей противны! Тоже мне ухажер!

— Ах, но если бы она только…