— А кто его будет спрашивать? Грядут перемены — и поверьте, голос господина Ли Хунчжана при дворе вашей императрицы Цыси будет звучать куда тише, чем раньше — как и уменьшится его власть в северных провинциях Поднебесной!
— Видимо, я недостаточно люблю Китай… — медленно произнёс Дэн Шичан. — Но я вам верю, господин Остелецкий. И если вы окажетесь в итоге правы — клянусь не забыть этой услуги.
III
— Опять драконы! — Осадчий сплюнул в воду, мутно-жёлтую он глины и песка. В Дельте часть этой мути оседала на бесчисленных островках и по берегам, от чего русла проток и даже фарватеры, по котором вверх по течению реки могли подниматься паровые суда и большие аннамитские баржи, менялись каждый год после сезона дождей — порой, неузнаваемо. Русские моряки наверняка заблудились бы в этом лабиринте — если бы не проводники-аннамиты, безошибочно находившие нужный путь.
— Так ведь Меконг так и называется — «река девяти драконов»! Слыхал, небось, Игнат, Егорьич, как ихнее высокобродие господин кавторанг вчерась объясняли? — заметил боцман с «Байкала». — Без этой тряхомудии французы нас враз обнаружат и в решето превратят скорострелками своими. А так — к самому борту подойдём незамеченными и миной ударим — приходи кума любоваться!
Он вместе с унтером, Матвеем и ещё тремя матросами прилаживали к бортам катера бумажные и тряпичные полотнища, растянутые на тонких бамбуковых жердях. Ярко раскрашенные, они вместе с бумажной, на проволочном каркасе, рогатой, с острым гребнем и оскаленной пастью, головой на носу, должны были превратить катер в огромного речного дракона. Трубу и паровую машину скрыли подобием перепончатых, ярко раскрашенных крыльев, на корме водрузили собранный на бамбуковых обручах хвост. Его-то и прилаживал сейчас на место Осадчий, матерно понося нелепую затею начальства.
Декорации эти был необходим, по причине более, чем веской, и Осадчий, как, впрочем, и все остальные, включая Матвея, прекрасно был о ей осведомлён — и, если и ругался, то лишь для порядку.
Выйдя в море, Байкал и «Роза Сиона» повернули на юг и долго шли вдоль берега Аннама. Миновав порт Туран, где французы устроили военный порт и угольную станцию, (его на всякий случай обошли мористее, вне видимости берегов) они спустились к зюйду ещё немного, после чего легли в дрейф на траверзе узкого, далеко выдающегося в море мыса, украшенного приметной пагодой. А ещё сутки спустя сигнальщики обнаружили приближающуюся джонку, на мачте которой развевались два вымпела — чёрный и жёлтый, условленное сочетание, которое они уже который день высматривали на мачтах проходящих туземных посудин. Сами суда несли французские трёхцветные полотнища — из опасения встречи с французскими колониальными крейсерами, патрулирующими побережье. Впрочем, за все эти дни такой встречи не случилось — видимо, сказал Казанков, Курбэ выскреб всё до донышка для рейда на север, против адмирала Дин Жучана.
На джонке оказался именно тот, о ком говорилось в секретном пакете, полученным Макаровым. Тон Тхат Тхует, предводитель повстанческого движения Канвыонг в Протекторате Аннам, многие годы возглавляющий борьбу против французских колонизаторов, направился навстречу гостям чтобы обсудить предстоящие совместные действия. Тон Тхат Тхует был в курсе ожидающегося прибытия русской эскадры; более того, он сам вместе с эмиссаром графа Юлдашева составлял план действий. Однако, как уверял он сейчас, ситуация переменилась — судьба предоставляет повстанцам шанс, и грех было бы им не воспользоваться.
Дело в том, что ситуация, на которую рассчитывали, планируя операцию, изменилась коренным образом. Император Киен Фук (на самом деле, послушная марионетка французских колониальных властей) объявил большой праздник Драконов, покровителей реки Меконг. По этому случаю в Сайгоне и во всех окрестных рыбацких деревушках спешно ладили бутафорские лодки-драконы, украшали их яркими флагами, готовили фейерверки и цветные дымы — всё это было необходимо для больших гонок «лодок-драконов», за которыми будет наблюдать сам император — и, конечно, щедро наградит победителей. В преддверии большого празднества в Сайгон стекались толпы аннамитов и повстанцы, не желая упускать столь удобного случая, решили перенести своё выступление на третий, самый главный день торжеств. В город заранее переброшены боевые отряды, оружие, огнеприпасы; наметили, куда будут нанесены удары, назначены командиры.
В назначенный час, уверял Тон Тхат Тхует, все они выступят одновременно; люди, собравшиеся на праздник, (для них уже заготовлены пики и мечи) присоединятся к мятежу — а в случае успеха восстание вспыхнет по всей Кохинхине. Отряды тонкинских повстанцев уже движутся тайными тропами на юг, и когда они соединятся с кохинхинскими мятежниками — власти французов придёт конец.